Новости

Борис Вадимович Межуев — российский философ, политолог и журналист, рассказывает о книге: Девлин М. А., «Лорд Галифакс: Святой Лис»

Моргана Андреевна Девлин о своей книге: Девлин М. А., «Лорд Галифакс: Святой Лис»

Василий Элинархович Молодяков, российский и японский историк, политолог и коллекционер, рассказывает о книге: Девлин М. А., «Лорд Галифакс: Святой Лис»

Хочу ответить на, говоря бахтинианским языком, высказывание талантливого журналиста Максима Артемьева по поводу книги нашего издательства: Гуданец Н.Л. «Певец свободы», или гипноз репутации.

Книга лингвиста С.Л. Николаева, несомненно, относится к числу наиболее значительных работ по «Слову о полку Игореве», изданных в последние годы. Ее автор не только реконструировал текст древнерусской «песни» как метрически упорядоченного (стихотворного) произведения, но и попытался воссоздать памятник в первоначальном фонетико-орфографическом виде, предложил многочисленные эмендации текста с подробными лингвистическими обоснованиями, а также подготовил новые комментарии.

А ведь вполне возможно, что Александр Сергеевич Пушкин, который «наше всё», «солнце русской поэзии», «певец свободы» был совсем не таким, каким мы привыкли его представлять. Созданный пушкинистами образ поэта – на самом деле идеализированный символ, на который можно только взирать с умилением и почитанием. Но ведь Пушкин был человеком с простыми человеческими желаниями, страстями и поступками. И жил, и творил он вовсе из высокоидеальных принципов.

Казалось бы, в пушкинской теме невозможно уже сделать никаких исследовательских открытий. А если и можно, то заниматься этим должны представители академического сообщества. Николай Гуданец, русский писатель, живущий в Риге, автор научно-фантастических романов, взял на себя смелость опровергнуть оба утверждения.

Писатель Николай Леонардович Гуданец сделал открытие. Обратившись ко вдоль и поперек изученной теме, он привел убедительные аргументы в пользу того, что мировоззренческий кризис Пушкина, кульминацией которого традиционно считается стихотворение «Свободы сеятель пустынный…» (конец 1823-го), на самом деле произошел годом ранее.

В издательстве «Нестор-История» вышла книга Николая Гуданца, которая развенчивает миф о Пушкине — «певце свободы». «Стол» проводит эксперимент, станем ли мы по прочтении её фрагментов любить поэта меньше. Николай Гуданец. «Певец свободы», или Гипноз репутации. Очерки политической биографии Пушкина (1820–1823). – М. ; СПб. : Нестор-История, 2021.

Ушедший от нас академик Валентин Лаврентьевич Янин (1929-2020) среди прочих своих многочисленных достоинств обладал еще и даром великолепного рассказчика. Короткая, на бегу, встреча с ним в коридорах исторического факультета МГУ неизменно сопровождалась емким, разящим наповал и рассказанным с неповторимой мастерской интонацией анекдотом. Общение подольше, обычно в Новгородской археологической экспедиции, позволяло услышать развернутые истории...

Дискуссия о Кронштадтском восстании Леонида Прайсмана - историка, специалиста по истории российского революционного движения и Гражданской войны, Дмитрия Рублева - кандидата исторических наук, доцента МГУ им. Ломоносова, Александра Шубина - доктора исторических наук, главного научного сотрудника Института всеобщей истории РАН. Модератор дискуссии Ирина Чечель.

Воспоминания русского офицера Ковалевского издали в этом году, и я прям ждал книжку. Все-таки ветеран Добровольческой армии в составе испанской дивизии Вермахта — уникальный «вотэтоповорот» даже для эмигрантской движухи тех лет. Сам Ковалевский — типичный боец насмерть с коммунистами. Прошел всю Гражданскую в России, потом почти всю Гражданскую в Испании (понятно, на чьей стороне), так что поход в СССР стал логичным этапом его жизни, несмотря на почтенный пятидесятилетний возраст.

Видео-интервью с Леонидом Прайсманом. В эфире Леонид Прайсман, историк, научный сотрудник Иерусалимского университета, и Михаил Соколов. Книга «Дело Дрейфуса» рассказывает об обвинении капитана французской армии, еврея по национальности, Альфреда Дрейфуса в шпионаже в пользу Германии в конце XIX века. В ней описываются запутанные обстоятельства дела, всколыхнувшего Францию и весь мир и сыгравшего значительную роль в жизни французского и еврейского народов. Это первая книга о деле Дрейфуса, изданная в России. Она открывает перед читателем одну из самых увлекательных страниц истории XIX века.

Сразу же признаюсь, что жанровая маркировка этого небольшого, но очень насыщенного текста дается мне с немалым трудом. С одной стороны, это, безусловно, военные мемуары; более того, читатель имеет дело с весьма редким подвидом воспоминаний о Второй мировой войне, поскольку опубликованные записки были составлены русским белогвардейцем, воевавшим в начале 1940-х на территории СССР не в немецких частях, а в составе Голубой дивизии – 250-й дивизии вермахта, укомплектованной исключительно испанскими добровольцами.

Это сборник документов, воспоминаний, писем, касающихся, строго говоря, не народничества, а одной его ветви — террористической, народовольческой. Гефтер стал делать эту антологию накануне своего активного участия в диссидентском движении, накануне создания самиздатского журнала «Поиски». Во время обысков антологию изъяли. Теперь из недр архивов одного учреждения ее извлекли и опубликовали. Любопытно, что остались предисловие Гефтера и все собранные им документы, а гефтеровские пояснительные тексты между главами… уничтожены. Рукописи горят, если их жгут.

Вообще-то, подобную книгу я и сам хотел написать. Когда-то. Теперь, когда эту книгу ««Певец свободы», или гипноз репутации» прочел — расхотел. Сейчас объясню, почему хотел и почему расхотел. Хотел, потому что раздражает культ личностей в русской культуре. Нарушение первой заповеди. «Не сотвори себе кумира». «Пушкин — наше все!» Пушкин — идеал и образец человека! Он никогда не ошибался! Всегда был прав, кто сравнится с Пушкиным — никто! Как это не ошибался

Например, для пассеистов-романтиков нет четко оформленного предмета поклонения, который они называют «золотым веком Японии». Одним из них близка дореформенная Япония (то есть до революции Мэйдзи), другим – времена, предшествовавшие началу Второй мировой войны.

Переводчик поэта должен быть сам поэтом, а кроме того, внимательным исследователем и проникновенным критиком, который, выбирая наиболее характерное для каждого автора, позволяет себе, в случае необходимости, жертвовать остальным. И он должен забыть свою личность, думая только о личности автора. В идеале переводы не должны быть подписными.

Зачем философ Густав Шпет переводил в начале 1930-х Лоренса Стерна, а литературовед Дмитрий Святополк-Мирский обвинял его во «вредительстве», хотя оба они были под ударом? Константин Митрошенков — о сборнике материалов «Художественно-филологический перевод 1920–1930-х годов».

Не так давно в петербургском издательстве «Нестор-История» вышел сборник под названием «Художественно-филологический перевод 1920–1930-х годов» («Горький» уже публиковал рецензию на него и фрагмент одной из вошедших в него статей). Теперь мы попросили составительницу сборника Марию Баскину (Маликову) рассказать, чем руководствовались она и ее коллеги, обратившись к этой давно, казалось бы, забытой странице из истории отечественного перевода. Выяснилось, что среди множества причин была и такая: напомнить читателю о целой плеяде выдающихся литераторов и филологов, превративших перевод не только в высокое искусство, но и в точную науку.

Систематика эго-документов и дневники как исторический источник. Устная передача – из поколения в поколение, от отца к сыну и так далее – удел бесписьменных кочевников и залог почти неизбежной утери. Оседлые народы, породившие письменность и догадавшиеся, на чём им писать (каменные пли­ ты, глиняные таблички, пергаментные свитки, береста, бумага, мониторы) и чем (зубильце, острие клинка, тушь, чернила, клавиатура), ставили на материальность памя­ ти и долговечность письма и не ошиблись, даже по своем ис­чезновении оставив внятный исторический след.

Скандальное заявление русского писателя из Латвии Н.Л. Гуданца о том, что Пушкин не является поэтическим гением находится за пределами научного дискурса. Дело не в том, что Пушкин является гением по общему признанию, а в том, что, вопреки утверждениям литературоведов, объективных критериев художественной гениальности не существует. Стихи Пушкина «расплывчаты», что приводит к постоянному вчитыванию в них собственных смыслов. В результате у каждого читателя существует собственный «мой Пушкин».

Я с живым интересом и удовольствием прочитал книгу Николая Леонардовича. Её значение явно выходит за пределы биографии Пушкина и пушкинской эпохи (сам автор этого не скрывает). Пушкин рассматривается как некая универсалия русской жизни, русской истории, русского характера и т.д. И в этом смысле, конечно, книга – продукт размышлений не только над Пушкиным, но и над русской историей XX века, и над историческими перспективами XXI века.

Я считаю, что само появление этой книги – большой плюс. Не потому, что я согласен с большинством утверждений автора. Скорее наоборот. Но само появление такой книги - признак сохраняющегося здоровья в нашей научной жизни и издательской деятельности. Ведь если наступит время, когда такие книги нельзя будет издавать, то тогда нельзя будет издать многие другие книги. Поэтому можно приветствовать и благодарить и издательство, и автора за смелость и нестандартность подхода в издании такой литературы.