В Кандии Матье Дюма в сопровождении французского вице-консула шевалье де Леде и коммерсанта Магаллона побывал на приеме у паши (губернатора) и получил фирман, позволяющий ему продолжить путешествие по острову Крит. Он выдавал себя за негоцианта, планирующего направлять на Крит торговые суда и, возможно, учредить какие-то предприятия на месте; для этого ему было необходимо обследовать в первую очередь состояние портов и якорных стоянок.

Примечания (ссылки в тексте в квадратных скобках) размещены в отдельном посте.

***

Мне представился случай посмотреть на турецкое войско – орту, или янычарский полк. Пробыв некоторое время в изгнании из-за вызванных ими беспорядков, янычары теперь возвращались в город. Во главе войска следовали их котлы; известно, что к ним янычары питают такое же почтение, с каким римляне относились к своим орлам. У них преступник, которому удается коснуться этого священного предмета, не может быть подвергнут наказанию, и его не отрывают от котла силой; я видел несчастного, который крепко держался за одно из ушек котла. Все это роскошно вооруженное воинство показалось мне довольно ничтожным; это была скорее какая-то странная процессия, чем военный марш.

Турецкие женщины располагают в Кандии большей свободой, чем в каком-либо другом городе империи; они считаются более легкомысленными, несмотря на суровость их супругов. Их черты и формы так хорошо спрятаны под их плащами, или макрама [13], и своего рода монашескими платками, за которыми едва можно увидеть глаза, что невозможно судить ни об их красоте, ни о размерах. Мне было очень любопытно посмотреть на их обычную одежду без этой маскировки. Госпожа Леде была так добра, что доставила мне такую возможность. Она упросила молодую женщину, которую очень любила, супругу одного из янычар, состоявших при консульстве, снять передо мной свои покрывала. Та весьма охотно согласилась - без сомнения, благодаря тому что была очень хороша собой. Под макрама на ней были только легкая туника и газовая сорочка, едва скрывавшая ее прелести, сборчатые муслиновые панталоны и маленькие сафьяновые бабуши без задника. Этот костюм показался мне элегантным; я поблагодарил прекрасную турчанку, а она тем временем торопливо вернула на место свою маскировку. Занятость делами и опасности разведки, которую я под покровом ночи распространял даже на подземелья крепости, не позволили мне помыслить о каких-либо других приключениях.

У меня был старый план крепости Кандии, на котором я отмечал все мои наблюдения; здесь не имеет смысла их приводить.

Закончив свои дела, я послал за обещанным мне паспортом. Секретарь паши устроил новые препятствия, и сам паша известил консула, что обеспокоенный народ требует меня арестовать, так что следует отправить меня морем. Когда я получил этот ответ, было уже очень поздно, и шевалье де Леде, хорошо осведомленный благодаря своим шпионам, решил, что для безопасности нас обоих мне следует уехать незамедлительно. Только я ушел спать, как был разбужен шумом толпы, насчет которого консул не сомневался, что это касается нас. Наши вещи были собраны, я оставил все свои бумаги на хранение господину де Леде, и пока мой небольшой отряд готовился к отбытию, мы забаррикадировали двери и с большими предосторожностями стали прислушиваться к тому, что делается снаружи. Ужасный пожар, вспыхнувший вскоре в соседнем с нашим доме, объяснил нам причину услышанных нами криков, но не успокоил моего проводника, который слишком хорошо знал, что такого рода события часто служат предлогом для этой оголтелой толпы. Мы, таким образом, оставались всю ночь вооруженными, не отвечая на доносящиеся до нас вопли и не испытывая искушения выйти на помощь погорельцам. К счастью, греческие проводники, которых я запросил, и трое янычар эскорта, которых обещал мне паша за несколько дней до того, уже явились к консулу; я их привлек на свою сторону пиастрами и вином.

На следующий день, как только стало светать, мы выступили из консульского дома всем отрядом, с самой большой скоростью, на какую были способны наши лошади. Когда мы отъехали на небольшое расстояние, шевалье де Леде, который отважно вел этот маленький караван, счел более разумным выходить из города шагом и собравшись в плотную группу. Мы повстречали несколько групп янычар, на которых произвело впечатление наше самообладание. Я все же испытал некоторую радость, оказавшись за стенами города, но радость эта сильно умерялась беспокойством, которое я испытывал насчет возвращения консула. Мы расстались, договорившись о нашем маршруте, в тайну которого был посвящен только он. Он обещал мне, что будет присылать вести в разные пункты на маршруте, по которому я направлялся, и сам приедет на встречу со мной в крепость Спиналонга, с комендантом которой он был знаком, если узнает, что я смог безопасно проделать весь намеченный путь до этой крепости. Я после узнал, что он подвергался большой опасности и при возвращении домой столкнулся с оскорблениями янычар, которых только его твердость и флаг Франции, вывешенный на его доме, смогли сдержать.

Выехать из Кандии было уже немалым делом, и я торопился известить об этом графа де Бонневаля. Но путешествие мое еще только началось, и по мере того как я удалялся от места стоянки корвета, мне предстояло преодолевать все большие трудности. На первой остановке, в одном лье от города, я устроил смотр своему маленькому каравану, состоявшему из четырнадцати человек. Я находился примерно в середине острова, в точке, откуда расходятся главные дороги.

Равнина Кандии занимает промежуток между горами, образующими основание горы Ида, и равниной провинции Лассити. Большая горная цепь, проходящая вдоль острова, в этом месте понижается и предоставляет более удобные проходы к южному берегу; эти проходы выводят на равнину Месара. Я последовал сначала по этой дороге. Я сделал вид, что желаю посетить лабиринт и руины города Гортина у подножия горы Ида, хотя мое намерение было выйти к южному берегу и следовать вдоль него, направляясь к Иерапетра, чтобы разведать возможные якорные стоянки в этой части острова.

…Как только мы выехали из монастыря (монастырь Св. Георгия у горы Ида – прим.перев.), я открыл своим спутникам принятое мною решение отправляться смотреть лабиринт лишь после того, как обойду остров с восточной стороны и встречусь с господином де Леде в Спиналонга. Один из наших греков довольно хорошо знал это малолюдное побережье, куда французы никогда еще не отваживались проникать. Мы объяснили этому греку свой план, и поскольку турки из нашего эскорта никогда не бывали в этой части острова, нам было несложно их обмануть насчет выбранного нами пути, против которого они не преминули бы возразить. Темнота нам еще благоприятствовала; мы, таким образом, сошли с дороги, ведущей к древнему городу Гортина, и двинулись по мало исхоженной тропе. При восходе солнца наши турки сориентировались и, прекрасно зная, что лабиринт и дорога на Канею, куда, как они ожидали, мы должны были вернуться, не находятся со стороны Мекки, пожелали остановиться и напустились на греков за то, что те, по их мнению, завели нас не туда. Кое-какие грубые уловки и извивы реки, по руслу которой мы следовали, помогли нам обманывать их еще некоторое время, но к концу дня, когда мы проехали довольно значительную турецкую деревню, в которой они тщетно просили нас остановиться, у них зародились сильные подозрения. Наш драгоман слышал, как они упрекают друг друга, что везут шпионов и тем навлекут на себя ярость народа и гнев паши. Тем временем мы вступали в ущелья гор, расположенных вдоль южного берега. Наши турки все больше проявляли недовольство трудной дорогой, и несчастный грек, который нас вел, был так напуган их угрозами, что с трудом распознавал тропу через скалы и лесную поросль. Я все это видел, и с еще большим огорчением заметил, что драгоман, или переводчик, тоже в ужасе. Он мне предложил вернуться назад по той же дороге; я постарался ему объяснить, что малейшая слабость подвергнет нас еще большей опасности. В тот момент, когда я придержал свою лошадь, чтобы удобнее было разговаривать, эта заминка придала смелости янычарам, которые, будучи многочисленнее, сильнее и лучше вооружены, могли с легкостью избавиться от нас. Они развернулись, собрались вместе и кинулись на меня; отважный штурман Виалис первым выхватил саблю, я выхватил тоже. Магаллон, Бернизе и наши люди последовали нашему примеру, и мы побежали в сторону чавдара. Едва мы к нему приблизились, как он запросил пощады; ни он, ни его янычары не осмелились никак воспользоваться своим оружием, и мы с легкостью возобладали над этими мерзавцами. Драгоман, приободрившись, перевел слово в слово наши угрозы и наши условия.

С этого момента я расставил свой маленький караван в том порядке, который был удобен для нашей защиты. Поскольку мы шли по очень тесным тропам, где невозможно было идти по два в ряд, я поставил во главе колонны грека, за ним следовали два турка и их чавдар, или офицер, а сразу же за ним я, и весь остаток путешествия я не терял его из виду. За мной шел переводчик, чтобы я мог знать, что говорит чавдар, потом мои спутники, а за ними остальные турки, которые замыкали колонну.

Нас застигла очень темная ночь, и мы заблудились; наш проводник совсем потерял голову и в конце концов сказал нам, что надо ждать, пока рассветет. Я решил воспользоваться этим моментом, чтобы поднять дух каравана, собрал вокруг себя турок и обратился к ним с такой речью, которую переводчик с серьезным видом переводил предложение за предложением, и которую лишь легковерное невежество турок могло сделать уместной в тех обстоятельствах:

"Как можете вы думать, что шпион отдаст себя в ваши руки посреди этих пустынных мест? Я знаю вашу страну лучше вас, меня привело сюда дело благочестия. Десять лет назад мальтийские корсары после боя расправились с экипажем судна, на котором я плыл, и я один спасся вплавь. Я добрался до скалистых берегов этого острова у подножия горы Ида; вы знаете, что горцы, которые там живут и которых вы называете абадиотами, грабят и убивают несчастных жертв кораблекрушений. Я ускользнул от их преследования, убежав в эти ущелья, может быть, в том самом месте, где, как вы считаете, вы заблудились. Я направился на восток, избегая населенных мест, и благодаря заботам одного встреченного мною турка достиг оконечности острова. Этот великодушный человек сам отвел меня в монастырь, называемый Мегало-Монастири, где мне оказали всяческую помощь; этот турок, сам нездешний, был капитаном небольшого судна, стоявшего на якоре в гавани Палеокастро; он взял меня на борт и отвез в Смирну. Прежде чем покинуть монастырь, я дал обет вернуться туда паломником; этот обет я теперь исполняю, как поступаете и вы, мусульмане, исполняя обет посетить могилу святого пророка. Вы напрасно станете пытаться помешать мне; напротив, если вы мне поможете, вы можете рассчитывать на мою благодарность. Так что не бойтесь, не сомневайтесь и положитесь на мое слово."

Закончив эту речь, я подозвал грека; поскольку по направлению долины я рассудил, что мы должны быть недалеко от деревни Амира - приюта, который мне посоветовали монахи с горы Ида - я указал ему дорогу с такой уверенностью, как будто бы сам твердо ее знал. Моя счастливая звезда оставалась со мной до конца; перевалив через большую гору, которая была от нас слева, мы заметили на другой стороне долины несколько огоньков посреди леса, и грек узнал свою деревню. Отдых, купленный столь дорогой ценой, вернул радость всему отряду. Турки, которых успокоила моя выдумка и напугала наша твердость, приняли мою сторону, и их речи показались мне искренними; они первыми распространили среди греков весть о моем паломничестве, отчего те стали относиться к нам с удвоенным почтением. Мои спутники сожалели, что я раньше не додумался до такого романтического приключения, но оно, конечно, не имело бы у секретаря паши Кандии такого же успеха. Заверения турок в преданности, однако, не помешали мне бдительно следить за поведением чавдара...

... Все население Амиры собралось вокруг нас, и под их шумные приветственные возгласы мы весело направились в Иерапетра.

Я не стал скрывать от своих спутников опасение, что в Иерапетра нас уже будут поджидать приказания и эмиссары паши Кандии; то, как скоро мы двигались до этих пор, не успокаивало меня, и чтобы не попасть в западню, я отправил переводчика прощупать почву и известить о нашем прибытии. Мы условились, что если, по его мнению, нас ждал хороший прием, он должен был объявить от имени консула Франции, что ему надо разузнать о прохождении некоего судна. Если же он, напротив, счел бы, что бей (военный комендант – прим.перев.) уже уведомлен о нашем прибытии, то ему следовало выбраться из города и подать нам сигнал; тогда бы мы пошли вдоль подножья гор к мысу Салмон, не заходя в Иерапетра.

Таким образом, мы остановились у выхода на равнину и стали ждать возвращения драгомана, а турки нашего эскорта не подозревали, какая причина нас удерживает. Через час мы получили прекрасные новости: уже более двух недель из Кандии никто не прибывал. Бей предложил торговцам-паломникам свое гостеприимство, и мы нашли в турецком доме, который он нам распорядился предоставить, превосходный приют, в котором мы очень нуждались. Я не преминул выставить посты на дороге из Кандии: двоим из преданных нам греков было приказано известить нас, если они увидят, что едет чавдар или паша, и наши лошади были всегда наготове. Лагерь был, таким образом, обустроен, окрестности разведаны, и я отдал себя в распоряжение любопытства наших хозяев, курил с ними и почерпнул из их разговоров некоторые интересные подробности истории этой части острова Крит...

... Хороший прием бея Иерапетра, которому я вручил кое-какие подарки, убедил меня в том, что паша Кандии не отправил за мной преследователей - я ошибался; впоследствии я узнал, что его посланцы, плохо осведомленные или обманутые нашим маршем, напрасно преследовали нас в северной части острова. Я задержался в Иерапетра, чтобы иметь время привести в порядок свои черновики, и вышел оттуда 17 числа по дороге, которая ведет по берегу моря к мысу Салмон...

... Наконец мы достигли оконечности острова и равнины Сития, отделяющей мыс Сидеро от мыса Салмон [14]. Я выяснил, что этот последний, называвшийся ранее Samonium Promontorium, вовсе не является, как это показано на всех картах, самой восточной точкой острова Крит - ею является мыс Сидеро. Мы направились к мысу Салмон, чтобы отдохнуть в большом монастыре, называемом Мегало-Монастири [15], цели моего предполагаемого паломничества. На равнине, возле городка Пискокефали, мы повстречали одабаши [16], командующего всей этой местностью; наши турки поспешили рассказать ему о цели нашего путешествия и, без сомнения, расхваливали нашу щедрость. Одабаши предложил сам провести нас к монастырю. Он ехал на небольшой очень крепкой лошадке; я ее купил за ту цену, которую он назначил, и с условием, что он проводит меня до Спиналонга.

Мой переводчик все хорошо объяснил монахам, они поняли урок, и я мог рассчитывать на их молчание, поскольку речь шла о том, чтобы обмануть турок и заработать денег. По прибытии я сразу отправился в часовню и попросил, чтобы отслужили службу...

... Чрезвычайная поспешность, с которой я двигался с самого выхода из Кандии, позволила мне задержаться в монастыре Святой Марии; этот отдых был нам очень необходим. Я воспользовался им, чтобы заняться записями и чертежами; я постарался особенно хорошо разведать эту оконечность острова, так плохо изображенную на всех обычных картах; мне было специально рекомендовано удостовериться, есть ли на самом деле с южной стороны этого мыса якорная стоянка, где могли бы укрываться от непогоды военные корабли и где можно было бы обосноваться.

Я нашел между мысом Сидеро и мысом Салмон два совсем низких островка, расположенных в направлении восток-северо-восток - запад-юго-запад таким образом, что они хотя бы отчасти прикрывают от восточных ветров гавань, образованную двумя мысами. Между этими островками и сушей можно вставать на якорь на глубинах 10, 12, 15 и 20 саженей, приставать к островку или оставаться на якоре. Дно там хорошо держит. Южная оконечность острова Скарпента лежит от этих островков к востоку и к западу.

Эта превосходная стоянка для кораблей называется порт Палео Кастро [17] из-за руин замка, выстроенного на возвышенности, которая со всех сторон окружена утесами красноватого цвета; она видна в глубине залива посередине. Эта стоянка лучше всего укрыта из всех, что есть по южному берегу; ее можно принять за Pulcher Portus древнего Крита. При северных ветрах можно также встать на якорь с южной стороны от тех двух островков, но там не будет укрытия от восточных ветров.

Порт Палео Кастро легко можно укрепить и удобно оборонять, подняв батареи на середину высоты красной горы ниже руин замка. В этом случае надо также занять высоты на мысе Сидеро, а главное, проход через монастырь Святой Марии или Мегало-Монастири, поскольку это единственный проходимый и самый прямой путь к оконечности залива Ситии, которая представляет собой хорошее место для высадки...

...Нехватка воды представляет одно из главных неудобств порта Палео Кастро; воду можно найти только на острове Морено. Если там обосновываться, нужно будет построить цистерны.

Говоря об обороне Палео Кастро, мне надо было бы указать самый дальний к востоку островок как один из пунктов, которые важнее всего укрепить. Перед этим островком есть цепочка скал, затрудняющая к нему доступ. Направляя огонь на проход с той или другой стороны, можно перекрыть вход на эту стоянку.

Чтобы придать больше достоверности истории о моем паломничестве, которая до сих пор так хорошо мне служила, и вознаградить приношениями гостеприимство монахов, я заказал отслужить мессу со всей торжественностью греческих церемоний...

Источник