В однотомное издание воспоминаний Матье Дюма на русском языке не войдет довольно длинная глава, посвященная разведывательной миссии 1783-1784 гг. на греческих островах, побережьях и в районе проливов Босфор и Дарданеллы (это все была тогда территория Османской империи или, как тогда говорили, Оттоманской Порты). Там много описаний и пересказов исторических трудов, которые сейчас читать уже скучно, но есть фрагменты, которые просто жалко оставлять без внимания. Молодой Матье Дюма был не только грамотным и толковым офицером с наклонностями к штабной работе, но и хорошим разведчиком, в критических обстоятельствах способным быстро соображать и бесстрашно действовать.

Здесь будут только отрывки, имеющие непосредственное отношение к триангуляции и картографии. Таких отрывков набралось на три поста; в отдельном посте размещены примечания (ссылки в тексте в квадратных скобках; без примечаний, в принципе, можно обойтись, но опять же жалко упускать из виду некоторые интересные подробности), и будет еще пост про триангуляцию как геометрическую задачу, которую пришлось решать Матье Дюма.

Итак, 19 июня 1783 года Матье Дюма вернулся во Францию с Сан-Доминго, где для него закончилась война за американскую независимость (Франция участвовала в ней на стороне Соединенных Штатов). Начальство было им довольно, его произвели в майоры и причислили к генеральному штабу. Военно-морской министр маршал де Кастри вызвал его к себе, чтобы поручить важное и секретное дело.

… Он (министр – прим. перев.) нашел меня бледным и еще не оправившимся от последствий лихорадки, перенесенной на Сан-Доминго, и рассудил, что я буду не в состоянии немедленно предпринять длительное путешествие и значительные труды. Я умолял его не лишать меня этого случая показать себя достойным продвижения и добавил, что перемена климата и полезные занятия будут способствовать поправлению моего здоровья. Тогда маршал в нескольких словах объяснил мне политические мотивы той секретной миссии, которую мне надо было выполнить.

Вторжение в Крым и далеко идущие планы Екатерины II вызывали предчувствие того, что на востоке вспыхнет война, в которую Франция может оказаться вовлечена. В предположении этого правительство желало собрать точные сведения о портах, крепостях и различных укрепленных пунктах островов и побережий архипелага и Леванта, в том числе о расположении Константинополя на двух морях. Наши давние связи с оттоманской империей и цветущее состояние нашей торговли в этих краях, по-видимому, требовали, чтобы мы воспротивились захватническим действиям России; с другой стороны, тогда преувеличивали упадок турецкого владычества в Европе, и в случае раздробления турецкого государства, которое казалось уже близким, было желательно захватить те владения, которые могли наилучшим образом обеспечить наше превосходство на море. В первую очередь французское правительство имело в виду остров Крит, или Кандия; этот остров мог стать ценой той помощи, которую Франция оказала бы своей давней союзнице – или ценой нейтралитета, полезного для планов России…

Я получил секретную инструкцию министра морского флота, написанную его рукой. Чтобы замаскировать эту миссию, мне было поручено также посетить, вместе с капитаном корабля графом де Бонневалем [1], все остановочные пункты Леванта, как это сделал за несколько лет до того барон де Тотт [2]. Мне было предписано путешествовать под другим именем и надевать свой мундир лишь в том случае, если мне может грозить опасность. Когда я прощался с маршалом де Кастри и маршалом Сегюром, и тот, и другой обнадежили меня, что по возвращении я получу чин полковника. Я выехал в Монпелье, где несколько дней отдохнул в своем семействе. Курьер привез мне туда последние инструкции, и я, не теряя времени, отправился в Тулон. 3 сентября я остановился на последней почтовой станции в Оллиуль и оттуда сразу же послал своего слугу к графу де Бонневалю, капитану корвета La Badine, на котором мне предстояло плыть. Тот уже дожидался только меня, чтобы поднять паруса.

Во время моего путешествия я вел дневник в форме писем, адресованных госпоже де Круа – женщине большого ума, которая отнеслась ко мне с поистине материнской добротой, когда я служил в гарнизоне Валансьена, и добрым советам которой я был обязан своими первыми успехами. Я не сумею ни лучше, ни точнее описать один из самых интересных периодов моей карьеры, чем почерпнув из этого собрания писем, сохранившихся у меня, те детали, которые мне не подобало примешивать к основным результатам моих трудов.

4 числа вечером я прибыл в Сен, где нашел господина де Шабо, подполковника инженерной службы и одного из самых отличных офицеров этого рода войск, который также должен был секретно взойти на борт La Badine. Поскольку его миссия была иной, чем у меня, мы первое время были очень сдержаны в своих вопросах и ответах друг другу. Господин де Шабо, который назывался именем шевалье де Сервиль, был послан в Константинополь по запросу, направленному диваном французскому послу графу де Сен-При, чтобы руководить фортификационными работами. Я также получил приказ сменить имя и назвался именем Вернон. Мы вместе взошли на борт корвета около полуночи и были там с величайшей любезностью встречены господином де Бонневалем, с которым мне не терпелось познакомиться. Корвет поднял якорь, и на рассвете мы уже шли под парусами. Мне следовало ожидать, что в графе де Бонневале я найду очень знающего коллегу, уже знакомого с теми краями, которые нам предстояло вместе посетить. Для успеха наших операций было важно, чтобы между нами было полнейшее согласие – господин де Бонневаль предупредил меня. Мы сообщили друг другу свои инструкции, и он проявил живейшее желание совместить наши труды. Я мог только выиграть от такого совмещения; познания этого превосходного офицера, его открытое и прямое поведение заслужили ему мое полное доверие. С талантами, которыми он уже давно стал известен, в нем соединялось приятное расположение духа и хороший тон, так что я полагал себя счастливым, найдя все эти качества в человеке, с которым мне предстояло проводить наедине долгие часы.

С рейда Тулона мы выходили при прекрасной погоде и попутном ветре…

***

Пропускаем описание островов Китира, Хиос и Тенедос, посещение крепостей возле пролива Дарданеллы, неудачную попытку добраться до Константинополя (помешала погода, чума в городе и внутриполитические осложнения) и остановку в Салониках, где граф де Бонневаль переболел чем-то инфекционным, но вроде бы не чумой. Одной из основных целей разведывательной миссии был Крит, и его предстояло обследовать подробно. Корвет пристал в Суде, и путешественники по суше отправились в Канею (теперь этот город называется Ханья).

***

Мы отправились устраиваться в Канее. Радуясь, что достигли цели своего плавания, мы с моим коллегой спешили найти средства секретным образом обойти и тщательно осмотреть весь остров. Консул господин Пеллегрин расписывал нам величайшие опасности: мало того, что мы сами подвергнемся риску жестокой ярости турок, но и находящиеся в городах франкские общины могут стать жертвами ревнивой подозрительности островитян. Он привел нам недавний пример их жестокости. Незадолго до нашего приезда они посреди порта учинили расправу, убив сорок офицеров и рабов паши [3], который и сам ускользнул от народной ярости лишь благодаря поспешному бегству [4]. Никто со времен Турнефора [5] не осмеливался проникать к оконечностям острова. Даже этот знаменитый путешественник, который только собирал гербарии, лечил и оделял лекарствами всех больных, которые ему встречались, там подвергся оскорблениям и смог добраться только до Иерапетра.

Неосмотрительные речи одного молодого лоцмана с корвета создали для нас серьезные препятствия и вынудили меня отделиться от моего коллеги. Этот лоцман, уроженец Смирны, был вынужден покинуть родину, потому что его застали с турецкой девушкой. Он уже несколько лет состоял на французской службе, и поскольку он с легкостью говорил на языках обеих стран, господин де Бонневаль взял его к себе. Едва мы сошли на берег, как он ввязался в разговоры с турками и рассказал, что на борту есть офицер, который снимает планы всех крепостей. Этого хватило, чтобы вызвать большое брожение.

Господин де Бонневаль мог один своим присутствием в Канее успокоить подозрения и сбить их со следа, занимаясь своим официальным поручением. Поэтому мы договорились, что я, со своей стороны, отправлюсь осматривать берега и внутреннюю часть острова под предлогом ведения торговых дел в разных местах или удовлетворения любопытства путешественника. Если бы даже обстоятельства не вынудили нас избрать такой способ, все равно нельзя было бы пытаться, особенно в это время года, обойти берега Крита на корвете, потому что там во всей южной части острова нет ни одной хорошей стоянки и ни одного порта, где можно было бы пристать. Мы решили, что я соберу таким образом столько материалов, сколько окажется возможно, и буду поддерживать с моим коллегой секретную переписку, чтобы сообразовывать с ним свои передвижения и, если понадобится, обеспечить себе отход.

Мы вернулись на борт корвета, и я начал свою разведку с осмотра рейда и порта Суда. Господин де Бонневаль, ничем не пренебрегавший, чтобы завоевать доверие местных жителей, с почетом принял у себя на борту коменданта форта Суда; в это время я распорядился промерить лотом периметр рейда и снял план укреплений, которые комендант позволил мне посетить.

После этой первой части работы я вернулся в Канею и занялся подготовкой к своему путешествию. В лице господина Магаллона [6], у которого меня поселили, я нашел помощника столь же полезного, сколь и неожиданного. Этот негоциант, исполненный решительности и готовности услужить, предложил себя мне в спутники; я с благодарностью принял его предложение и его советы. Мне было легко скрыть от него истинную цель моих изысканий. Мысль к этому мне подала тщетная попытка, предпринятая за несколько лет до того господином де Шуазёлем [7]: художники, которых этот высокопоставленный путешественник отправил объехать остров Крит и, в особенности, посетить лабиринт и определить местоположение некоторых древних городов, не смогли отойти далеко от Канеи, поскольку никто не осмелился вести их во внутреннюю часть острова. Я решил преодолеть эти трудности и собрать дополнительный материал для их прекрасного труда [8], который я всем показывал. Топографическая часть «Живописного путешествия», выполненная тщательно и подробно, должна была служить оправданием моим остановкам и объяснять, в глазах моих спутников, назначение моих операций. Я был уверен, что автор «Живописного путешествия» не стал бы меня дезавуировать, и полагал для себя честью стать, без его ведома, одним из его сотрудников.

Снабженный, благодаря заботам моего коллеги, всем необходимым для столь долгого похода, я выехал из Канеи. Консул Пеллегрин посоветовал мне отправиться сначала в Кандию, столицу острова и резиденцию паши, чтобы там получить фирман, который один только мог облегчить мне путешествие. Вице-консул Франции шевалье де Леде [9] пользовался большим влиянием на пашу; мой спутник был с ним тесно связан и заверял меня в его рвении…

…Мне не терпелось оказаться подальше от подозрительных обитателей Канеи. Мой экипаж уже уехал вперед и ждал меня в монастыре Круссопиги в одном лье от города. Один сержант морской пехоты по имени Бернизе, очень смышленый, владеющий начатками геометрии, сведущий в снятии планов и довольно хороший чертежник, присоединился ко мне и служил мне секретарем. Этот молодой человек, испытанной храбрости, исполнял те же обязанности во время четырех последних кампаний при господине Альбере де Риоме, командире эскадры и одном из лучших офицеров нашего военного флота. Я его очень полюбил; он мне был очень полезен на всем протяжении моей миссии. Я его потом привез с собой в Париж, и по моему предложению господин де Лаперуз взял его в свою экспедицию; он, без сомнения, погиб вместе с этим знаменитым мореплавателем.

Граф де Бонневаль дал мне в качестве помощника для разведки мест якорных стоянок своего первого лоцмана господина Виалиса, храбреца и отличного моряка, выбранного из числа самых знающих в своем деле. Наш караван дополняли грек-проводник, хорошо знавший местность, и двое слуг.

…Было темно, когда мы добрались до Ретимно; ворота крепости были уже закрыты, и мне пришлось проехать еще две мили, чтобы найти скверный ночлег в деревне Периволия. Я въехал в город 6 ноября, в день Курбан-Байрама, большого праздника турок. У ворот я был остановлен янычарами [10] стражи, которые обрызгали меня розовой водой и стребовали денег. Не теряя ни минуты, я занялся осмотром этой крепости и ее порта. Но несмотря на все принятые мною меры предосторожности, вскоре стало известно, что какой-то иностранец ходит по городу и промеряет порт. Еврея, у которого я остановился, вызвали и пригрозили ему. Мусселин (адъютант паши – прим.перев.) даже хотел арестовать нас; к счастью, господин Магаллон был ему известен и смог его убедить, что я негоциант, собираюсь направить судно в порт Ретимно и хотел заранее его промерить. Эта грубая уловка дала мне время закончить свои дела и выбраться из города. Я вознаградил еврея, которого заподозрили в том, что он мне показал место, где можно перекрыть источники воды, поступающей в город. Посадив своего лоцмана на тайно нанятое греческое судно, чтобы он мог поближе осмотреть северное побережье до самого города Кандия, я отправился в путь по суше к горе Ида.

Я предпринял составление военной карты острова Крит. Взяв за основание измеренное расстояние между Канеей и городом Кандия – двумя пунктами, которые господин де Шабер [11] зафиксировал по астрономическим наблюдениям – я выстроил идеальную триангуляцию на другие главные точки, положение которых определял по измерению расстояний и по времени пути в часах настолько точно, насколько это было возможно с использованием столь разных и недостоверных средств. Определяя по компасу изменения направления, я чертил маршруты, и вместе с Бенизе мы отмечали разные особенности местности. После каждого дня марша мы выправляли свои черновики, а потом сводили эти маршруты. Таким образом, обойдя весь остров кругом и несколько раз пройдя его поперек с севера на юг, то есть от северного берега до южного, я замкнул круг, или ленту этих маршрутов с погрешностью в четыре тысячи туазов. Генеральная карта острова Крит, которую я начертил, была неизбежно очень несовершенной, но однако же до сего времени остается лучшей картой этого острова, самого значительного в архипелаге Леванта. Она недавно была на основе моих оригинальных чертежей переведена в меньший масштаб и опубликована инженером-географом Лапи. В этой работе я много пользовался чертежом Данвиля [12], приведенным в его генеральной карте Европы, и часто имел случай восхищаться точностью и прозорливостью этого Страбона наших дней, который на основе несовершенных материалов, простых записок, исторических предположений сумел с удивительной точностью зафиксировать местонахождение древних городов острова Крит, расположение берегов, мысов и портов.

Продолжая мои топографические операции, я сошел с дороги на Кандию, чтобы подойти поближе к горе Ида, находящейся примерно посередине острова. Ее двойная вершина всегда покрыта снегом и заметно возвышается над горной цепью, которая проходит через весь остров с востока на запад; это лишенная растительности скала, крутая со всех сторон. Вовсе не стремясь к чести усесться на трон богов и учтя сведения путешественника Турнефора, который не нашел там ничего интересного, я ограничился подъемом на первые высоты, с которых можно было разглядеть важные для меня пути сообщения. Я полюбовался этой прекрасной частью острова Крит, где еще видны некоторые черты тех описаний, которые составили географы древности...

…Шевалье де Леде, вице-консул в Кандии, сам выехал встретить меня на возвышенность, с которой открывается вид на город. Он отвел меня к себе и сообщил, что мой лоцман недавно прибыл в порт; сильный шторм, который мы ощутили прошлой ночью, вызывал у меня большое беспокойство насчет его утлого суденышка.

Господин Магаллон предупредил меня, что у шевалье де Леде я найду всяческую помощь, какой можно ожидать от человека просвещенного ума и твердого характера. Этот офицер приобрел заслуженное уважение паши и имел на него большое влияние; его ответы на разные мои вопросы о состоянии города не оставили у меня никаких сомнений в том, что он проник в мою тайну. Господин Магаллон был связан с ним тесной дружбой.

Едва мы прибыли, как к шевалье де Леде явился турок, который был ему известен как шпион паши. Хотя мой хозяин не проявлял никакого беспокойства, я заметил, что мое присутствие возбудило подозрения, и вскоре я узнал о распространившемся слухе, что остров Кандия продан королю Франции и некий офицер должен приехать для осмотра крепости. Янычары, которыми полон этот город, собрались и решили меж собой помешать мне туда войти. Хладнокровие консула внушило им почтение; он сам предложил мне осмотреть порт и взялся меня сопровождать. Я отправил своего лоцмана на судне промерить лотом рейд и небольшие гавани на острове Стандия. Мне было особо рекомендовано разведать эти места для стоянки, известные по операциям во время осады Кандии. Едва его судно отошло от берега, как таможенник отправил за ним погоню, желая по приказу паши арестовать лоцмана. Это враждебное действие, против которого консул немедленно заявил протест, вызвало новые слухи. Однако, поскольку паша распорядился задать прямые вопросы о месте моего назначения и сроке пребывания, я по совету консула попросил у него аудиенцию. Не было другого способа отрекомендовать меня и получить паспорт, необходимый мне для продолжения путешествия. Просьба об аудиенции для пашей и губернаторов всегда очень приятна; подарки, которые принято им дарить, представляют собой своего рода дань, которую они принимают с высокомерием, и невозможно себе вообразить, до чего доходит мерзкая жадность и хозяев, и рабов. Я нашел у французских негоциантов потребное, чтобы составить свой подарок: сукна всех цветов, богатые узорчатые ткани для женщин, несколько фарфоровых ваз и большое количество свечей – вот примерно то, что я предложил алчности сатрапа. Паша принял меня со всеми обычными церемониями. Он развернул свои самые богатые ковры, нарядился в прекрасный мех чернобурой лисы, окружил себя великолепно одетыми офицерами и рабами, и нас – консула, господина Магаллона и меня – ввели к нему в окружении этой убогой роскоши, которая на нас совершенно не произвела впечатления. После комплиментов в восточном стиле паша меня расспросил самым подробным образом, и я заметил, что его секретарь, человек с очень смышленой физиономией, не сводит с меня глаз; жесты, которые он делал, вызывали у меня беспокойство. Я просил разрешения проехать кругом острова, чтобы изучить, какие новые торговые связи я мог бы там установить к выгоде обеих стран и какие устроить заведения. Консул объявил, что у него есть приказ поддержать мою просьбу, и я таким образом получил – или, вернее, купил – желаемый буйюрди, или паспорт. Я простился с пашой, оставшись доволен полученным от него публичным одобрением, но недоволен физиономией его секретаря. Мы раздали несколько пиастров всему этому множеству служащих и слуг, которые с протянутой рукой имели вид такой, будто требуют дани.

Не теряя ни минуты, я пошел осматривать все укрепления города Кандия; я старался демонстрировать любопытство путешественника, обходя общественные рынки, или базары. Таким образом я воспользовался тем минутным влиянием, который мне придала моя аудиенция.

(Продолжение следует...)

Источник