«Жизнь всё равно испорчена». Дневник остарбайтера Редакция VATNIKSTAN 09.04.2021

«Жизнь всё равно испорчена». Дневник остарбайтера
Редакция VATNIKSTAN
09.04.2021

Издательство «Нестор-История» выпустило сборник дневников военных лет, написанных 12 разными, непохожими друг на друга свидетелями эпохи (Полян П. «Если только буду жив…»: 12 дневников военных лет. СПб., 2021). Среди них — особист, штрафник, коллаборант, житель оккупированных территорий, военнопленный, узница гетто… Книга сопровождается научным предисловием, комментариями и специальными научными статьями об анализе эго-документов и дневников в частности.

VATNIKSTAN публикует один из дневников этого сборника, написанный остарбайтером Василием Пахомовым в 1943 году, хотя в дневнике он вспоминает и события 1942 года. Обстоятельства того, как он оказался на территории Германии, в дневнике не раскрыты: Пахомов попал в плен в окружении под Смоленском, смог оттуда бежать и какое-то время жил на оккупированной территории с местными жителями; уже оттуда, из Смоленской области, его, как гражданское лицо, угнали на работы в Германию.

После войны Василий Пахомов продолжил службу в армии, вернулся на родину, в станицу Малодельскую Сталинградской области, преподавал в школе черчение и рисование, был местным художником — его портрет Сталина, например, украшал клуб. Умер Пахомов в марте 2004 года. Его дневник сохранился в документах «Фонда взаимопонимания и примирения» в Государственном архиве РФ.

Воскресенье. 6.9.43.

Погода была хорошая. Вставши утром, я решил провести этот день хорошо. В 10 часов утра пошёл подышать свежим воздухом за лагерь в лес. Лагерная жизнь так опротивела, что иногда решился бы на всё. Чтобы не скучать, я решил описывать всё то, что происходит на моих глазах за время жизни в Германии.

Вернусь немного вперёд (точнее, назад. — Прим.), в 1942 год. 4 июня — приезд в Германию.

По приезду в Германию нас сразу же определили за колючую проволоку в лагерь. Известная жизнь под конвоем полиции, шефов. Выход из лагеря запрещается, кушать помногу также, вообщем, не живёшь, а существуешь, сегодня жив, а завтра не знаю. Мне дали работу грузчика в транспорте, работа заработная, но не денежная: нагружать и разгружать на станции и заводе приходилось не продукцию, которую я скушал бы машину целую, а металл, песок, камень, шлак — их кушал бы, но очень крепки — зубы не берут. Пришлось заняться кражей из соседних вагонов свеклы, капусты и картофеля и есть сырьём, так как шеф наш дурной, и если что заметит, так сразу отбирает; и частенько по затылку попадает, как ему захочется.

А в общем в лагере умереть не дадут. 5 утра дают кофе без [не разборчиво], в обед 12 часов — суп, из капусты или моркови [или] картофельный, и вечером — 150 грамм хлеба, 10 грамм маргарину и кофе от живота. В июле у меня пропали деньги и документы, с училища фотографии.

В октябре месяце были переведены в новый, нами выстроенный деревянный лагерь, обнесённый кругом проволокой и наблюдательными постами по углам и на воротах, строем ходили на работу и с работы. Ноги ели двигаются, сильно устаёшь и переутомляешься. Жрать нечего, сейчас бы поесть русского борща с ржаным хлебом, да Русь далеко отсюда, да из лагеря не выпускают. Лагерь с каждым днём растёт, прибывают новые люди [с] Донбасса, строят новые бараки.

[В] выходные дни приходится украдкой собирать по полям картофель и незаметно проносить в лагерь.

[1.11.1942]

1 ноября работал с Павлом Виноградовым в поле у своего шефа, за всё время [впервые] кормили хорошо: утром — хлеб с маслом и колбасой, кофе, в 10 ч. — пирожное, кофе и груши. В обед — суп мясной без хлеба и пирожное 2 шт. Шеф водил по двору и показывал своё хозяйство, легковую машину, свинью, кроликов и сад, где мы наелись вишни, а также дали с собой вишни и по полмешка картофеля.

Старик хозяин — хороший человек, от незнания языка приходилось объясняться с хозяйкой жестами, мимикой, от них мы узнали, что им говорят, что русские с немецкими солдатами обращаются плохо, вырезают звёзды на спине, выкалывают глаза, вообщем, самые страшные казни, а поэтому обращение их к нам было недружелюбное.

Мы были рады за то, что первый раз покушали хорошо.

Картофель в лагере варить воспрещалось, и было приказано: кто имеет, то немедленно сдать на кухню. Пришлось поломать ночью пол и запрятать туда картофель.

А утром, идя на работу, берёшь в карманы картофель, и там печёшь её, и это очень было вкусно и полезно. Во время разгрузки картофеля я стащил 1 мешок в подвал и спрятал в песок, теперь я каждый день кушаю горячий печёный картофель.

На днях пришлось в приспособленных для этого сумках стащить [мешка] два моркови и немного луку. Жизнь пошла немного лучше. Хотя работа тяжёлая и шеф очень скверный, каждый раз [толкает], дёргает, бьёт ногами, со мной этого пока не было.

Декабрь.

К нам присылают нового старшего работника. Очень хорошего молодого, его должны скоро отослать на фронт, но ему не хочется, с нами обращается как с равными, рассказывает нам о фронте. Русские отошли до Сталинграда, Москва в окружении, у всех думка одна: пропадать здесь, не увидя больше своей страны, своих родных и знакомых.

Наш мастер — молодой, красный, как бурак — недоволен, что его посылают на фронт, где он увидит русского дождичка, а главное — ему хочется наесться яйки, курку, молока, хрю-хрю, а поэтому он злится, дерётся с нами, мне также немного попало от него за то, что не поймёшь, что он говорит. Всё ничего, обошлось бы благополучно, но на второй день заставил нас с Павлом нести тяжёлую машину. Он был не в духе и всё время, идя возле нас, бил под зад пинками, нести и так тяжело, а тут ещё он на шее сидит. Я бросил машину и сказал, что не понесу — тяжело, он подлетел и начал бить кулаками, я не выдержал — стал защищаться, он испугался и стал убегать от меня, порвал рубаху на себе. Я гнался за ним, но не догнал: сил не хватило, упал, немного полежал, пришёл в себя, опомнился — жалко, что не догнал.

Пошёл работать, а он подходит и говорит: «ком (нем. приходи. — Прим.) в бюро». Приведя в бюро, он наговорил на меня, что я его ударил и чуть не задушил, не работаю, не подчиняюсь ему.

Начальник завода сказал что-то, и меня отвели в камеру, где очень холодно, раздели и били плетью, пока кожа на спине и на заднице не полопалась. Первые удары были очень больны, я вспомнил всю свою прошлую жизнь, а затем уже стало как-то и не больно и не страшно, сознаешь, что тебя, возможно, пугают, и не ощущаешь никакой боли, только стогнешь («стогнуть» — малоупотребительный южнорусский глагол, синоним «стонать, кричать противным голосом». — Прим.). Удовлетворившись вдоволь, они бросили меня лежать не на скамью, а на каменном полу, после чего подняли за руки и повели к начальнику, где дали проповедь: слушай и подчиняйся своему мастеру, а не то плохо будет, и завтра выходи на работу.

До окончания работы осталось 2 часа, но они мне показались больше года: ходить никак было невозможно, чтобы поднять с земли предмет, нужно не нагибаться, а приседать, — а мастер, довольный тем, что одержал верх, ещё больше кричит, замахивается лопатой и заставил возить в тачке каменья — полное издевательство.

Наконец, подошло 5.15 часов — все пошли домой, и меня хлопцы привели домой в бараки, на ответ (очевидное описка, надо: вопрос. — Прим.) что случилось, ребята ответили: на заводе через меня переехала «машина» (так часто обозначали избиения и издевательства; также употребляли слова «кружок» и «конвеер». — Прим.), и мало кто знает, что было со мной [не разборчиво]. Работали мы ему только тогда, когда он с нами. Как от[вернётся], так и мы садимся в песок.

После этой истории до Нового года оставалось две недели, одну неделю мне невозможно было подняться, а потом меня пригласили в лагерь оформить сцену в клубе, вернее в кантине (нем. Kantine — столовая. — Прим.). Исполнил я это хорошо. Клеевыми красками сделал берёзовую рощу с рекой и вдали деревней. Лагерному начальнику эта декорация понравилась, в особенности начальнику лагеря Каспору, который сам немного рисует картины. Но портреты он не может, а поэтому он стал меня просить, чтобы я сделал с натуры портрет его лично. У меня не было чем рисовать, он принёс хорошие цветные карандаши и александрийскую бумагу, после работы при свете выполнил портрет неудачно, но ему понравилось: большое сходство и подбор цвета лица. Видя, что я хожу в деревяшках (остарбайтеры носили деревянную обувь. — Прим.) и оборванный, как беспризорник, он на второй день после окончания работы принёс мне за труды поношенные ботинки и рубашку — и за это большое спасибо. Но не догадался то, что я есть хочу, и не принёс хоть небольшой кусок хлеба. Зная, что жизнь наша голодная и холодная, прекрасно понимая все наши нужды, живущих в лагере под его надзором. Очень хитрый, расчётливый и строгий, любит подраться.

Вообщем все немцы хитры, любят командовать, распоряжаться над другими лицами, чтобы работали, но сами стоят в сторонке и покрикивают «шнель» (нем. schnell — быстро. — Прим.) — очень противно, когда над душой стоять и стогнуть.

Всё надоело, и хочется домой. Но дом далеко-далеко, наверно, больше я не увижу ни родных, ни знакомых. Каждый день убегают хлопцы, в другой лагерь или на с/х. Некоторых вернули обратно, и полиция бьёт, и сажают в холодную, откуда он хлопец> выходит, как раньше я выходил; некоторые смельчаки доходили до Польши, но их ловили и посылали в концлагерь.

Если буду жив, то вспомнить всю свою жизнь в войну и до приезда в Германию — получится целый роман. В Германию нас везли «добровольно», под винтовкой, с цивильными девушками и ребятами. Я был в гражданской одежде и также сделался цивильным. С нами ехали наши знакомые девушки из деревни Белое, мы ещё из дома договорились, чтобы быть вместе, не разлучаться. По приезду в Магдебург стали отделять: хлопцев — отдельно, девчат и семейных — отдельно Я с товарищами решили говорить, что и мы семейные, зная, что будут обращаться лучше и не пошлют в концлагерь. Мы с товарищем думали, что мы одни так сделали, а оказалось, что очень много: некоторые нашли себе сестёр, братьев, отцов. Так что везли эшелон военнопленных, а оказалось, что привезли гражданских.

В Магдебурге был распределительный пункт, из которого все люди распределялись по всем городам Германии на заводы и баворам (нем. Bauer — хозяин, крестьянин. — Прим.) на с/х, в шахты и т. д.

Мы с товарищем как семейные попали в г. Халберштад, [который] был распределительным пунктом, а из него направили в маленький городок Вернигероде на завод.

Сколько было слёз, когда привезли нас в лагерь. Сразу переводчик Пётр Петрович Никифоров, русский эмигрант, сказал, что все, которые сошлись в дороге и не имеют на это право или документов, будут жить раздельно. А семейных, привезённых в лагерь, оказалось 12, конечно, документы имела только одна семья с детьми. Мы все, бездокументные, стали говорить, чтобы не показывали этого документа, а говорили, что у нас документы не пишут, а просто живут и всё. Конечно, по просьбе начальника завода капитана Томаса также стали просить, он оказался хорошим человеком во всей Германии — как я узнал после, — который шёл на все уступки и даже помогал русским в работе. Видя, что мастера жестоко обращаются с рабочими, которые ползли из лагеря, как мухи, он запретил драться. Это немного помогло: а также многих обессиленных, не могущих больше работать на тяжёлой и горячей работе, переводил на лёгкую работу; если который чем заболел, то клали в больницу. Через его стало немного улучшение в питании и одежде.

Перевели в новый лагерь. Наступили холода, бараки деревянные и худые, посреди стоит печь. Лагерь окружен не колючей проволокой, а одна невысокая [изгородь]. В бараках стоят двухэтажные койки с клопами, с крыши и с боков летит снег, ветер гуляет по комнате, только и спасение — сидеть возле железной печи.

17-го декабря родился в лагере первый ребёнок, Кравец Галина.

Новый год. 1943 год.

1 января работал на сцене оформлением декорации «Берёзовая роща», вид Украины и комнаты. Пьеса была поставлена, комедия в одном действии «Ох, не люби двух». На Новый год всем дали по 1 булочке, 5 печеньев и поили сладким кофеем утром, а вечером ребятам дали по пачке сигарет, мне дали две пачки, как хорошо сделавшему декорацию.

Девушкам дали по сорочке. Поношенные. После Нового года я стал работать при лагере, больше на завод не ходил. И хорошо, что больше не вижу своего мастера, а то могло что-нибудь произойти: или я его, или он меня? Жалко, что с ним разлучили. В газете узнали, что бои идут уличные в Сталинграде, но по слухам не так. Нарисовал 2 портрета — начальника лагеря и мужской.

Февраль.

Работа попала мне хорошая, холода не вижу, сделал два портрета мужских, за что получил: за первый — ничего и за второй — осенний плащ, исполнил масляными красками, в неделю платят 6–7 марок. Немцы покинули Сталинград.

1943 г. 24 февраля в 5 ч. вечера народилась дочь Светлана. Хорошее дело, не на лагерных условиях, после родов матери требуется хорошее питание, а дают то, что и нам: капусту, морковный суп. У начальника лагеря выпросил немного хлеба и колбасы и отнес ей, также приходится готовить картофельное пюре, ест, как молотилка, съедает и мои 200 грамм хлеба.

Я сильно похудал, голова кружится; идут бои в Африке в Тунисе.

Март.

Снегу вообще не было, но по утрам стоят морозы — ходить очень скользко. После работы хожу работать на дом к переводчику, рисую его дочь с натуры, кормит хорошо, а также даёт мне кое-что с собой. За 10 часов я выполнил портрет цветными карандашами. Сходство хорошее, даже им понравилось.

Переводчик по лагерю Роймар Георгий Федорович. Русский эмигрант в Германии с 1918 г., имеет свой собственный дом, жену, сына (солдат), 2 дочери замужем, очень хитрый, грамотный, окончил семинарию. Имел в России большое хозяйство в Ленинграде.

Был в Сибири, затем бежал в Германию.

Апрель.

Пришла мне посылка за портрет, прислала дочь переводчика, в посылке было: серый костюм, рубашка, гамаши, носки, туфли, женская нижняя сорочка, галстук, карандаши. Бои идут на Кубани, река Дон. Не знаю, была ли взята моя местность. Работа лёгкая: пишу объявления, ношу с почты посылки.

Много привезли девок с Полтавской области и Харьковской.

Май.

Дома хорошо бы отдохнул после окончания полевых работ, а здесь их только начали.

Субботу и воскресение был на квартире у Томаса, где рисовал его дочь 12 лет. Рисовать очень плохо: нет полотна, а рисуешь на бамазе (вероятно, бумазея — хлопчатобумажная ткань с начёсом на изнанке. — Прим.) после грунтовки, полотно это обвисает, и очень плохо рисовать. Утром кормит: бутерброды с колбасой и повидло, кофе с молоком, а в обед — по-нашему гуляш, немного гороху, картофеля, соус и мясо телятина, молодое, очень вкусное, но без хлеба, не привыкши нехорошо и не наешься досыта.

Идут дожди, очень грязно, хорошо, что всё асфальтировано. По воскресеньям хожу на квартиру к Томасу, нарисовал второй портрет сына 3 года, рисовать очень трудно: рисуешь с фото и цвет берёшь с него.

А также был у Пенса, начал с натуры жену его — маленькая белокурая женщина лет 35, с полуоткрытым ртом. В три приёма я сделал портрет, с собой она давала намасленные бутерброды, ел у них пирожное и кофе, от них ходил в город, купил много цветных открыток. Цена 15–20 феников (пфеннигов. — Прим.).

В магазинах на витрине чего хочешь, но ничего не купишь: всё по карточкам или нет совсем. Русские только и берут без карточек морковь, редьку, брюкву и какао. На всё другое нужно иметь карточку. Некоторые пронырливые девки достают 2–3 килограмма картофеля, сахарину.

Июнь.

Начальника лагеря перевели на другое место работы, вместо него дали нового. В мае месяце дали также нового переводчика Берколца, солдата-фронтовика, до революции жившего в России, хорошо грамотного, говорит хорошо по-русски и по-немецки, по-польски, по-французски и др. языках, имеет награды в войне, но воевать не хочет, сильно любит водку пить и с девочками гулять. Жил в Польше, имеет свою пекарню и жену, был ранен на фронте и отправлен в лазарет, а теперь находится в нашем лагере и крутит с девочками. Но долго жить ему в лагере не пришлось: заимел много знакомых русских, стал пить водку, спирт с ними, а поэтому был уволен 25 июля 1943 г. и отправлен на фронт. Человек был хороший, обходительный, красивый, не имел верхних зубов, а затем вставил новые. Старого переводчика послали работать на завод, а потом домой.

Июль.

Встаю всегда [в] 7–30, умываюсь и иду на работу. Плохо, что не владею немецким языком, а в училище не любил, больше занимался чтением и спортом, ездил за Волгу на этюды.

Зная язык, можно не только жить, но и доехать до Польши.

Каждый вечер [в] субботу и воскресенье играет струнный оркестр. Девки и хлопцы танцуют, как будто и нет войны и жизнь весела, хотя по сравнению с 42 годом стало небольшое улучшение. Стали пускать гулять за лагерь. В кино ходить в город воспрещается, если поймают, то штрафуют, ездить так по железной дороге — штраф 20–10 марок.

В лесу за лагерем приходят французы с фотоаппаратом и фотографируют, цена за одну карточку 25 феников, и другой берет 50 феников.

Фото получается неважная, хороша как память. Я каждое воскресенье хожу фотографироваться, сейчас имею уже много фотографий.

18 июля, как сообщает газета, бои идут между Белгородом и Орлом, взято 28 тысяч пленных, 2200 танков, 2000 самолётов, 1400 орудий.

25/7. 45 тыс. пленных, 3 тыс. самолетов, 5500 танков, 1100 минометов.

10 июля высадился десант в Сицилии, в конце августа закончили.

Август месяц.

В лагере произошла перемена: дали нового начальника лагеря, и пришёл старый переводчик, который сильно рассердился, что я не ходил к нему, а главное — что ему хотелось иметь второй портрет дочери у себя, но я не пошёл рисовать, потому что он говорил, что мужу моей дочери портрет не нравится: сделано старше, чем она выглядит.

Придя на работу, он со мной не здоровается, также сказал, чтобы я вернул ему кожаные гамаши, говоря, что много дали за работу, а поэтому муж дочери его просит возвернуть, вечером я передал ему их.

В лагере теперь очень много французов и русских девчат и хлопцев.

Живут все раздельно друг от друга. По разрешению начальника завода стали русские хлопцы жениться, 8 человек.

Летом вообще кормили сносно, а к осени стали каждый день баланду и один-два раза в неделю немытая картофель. Приходится покупать у французов хлеба, очень дорого, 12–14 марок два килограмма. Маргарин за табак или сигареты можно купить, а за деньги редко 4–5 марок, 50 гр. сахару не дают. Французы от русских (имеется в виду: по сравнению с русскими. — Прим.) получают больше всего, в половину раза, отдельно их столовая, готовят лучше. Каждую неделю им показывают на заводе вечером кинофильм, театр, музыка, а русским ничего, а если и поведут [в кино], то ничего не поймёшь, кинофильмы по сравнению с русскими плохи, не содержательны, не имеют главный смысл и последовательность, после просмотра в памяти ничего не остаётся, все фильмы имеют [одно] содержание: жизнь артистов, их игра на сцене и за кулисами, любовь не настоящая, как это должно быть, а сходятся, расходятся, находят других любовников или любовниц.

Все картины напоминают «Большой вальс» (голливудская мелодрама 1938 года о жизни Иоганна Штрауса. — Прим.), конечно, хуже по содержанию, музыке, но лучшего нет, приходится довольствоваться тем, что показывают.

[Сентябрь.]

3‑го сентября высадка в южной Италии, [в] Калабрии [не разборчиво]

В воскресенье для французов и немцев был концерт, я достал у француза билет и пошёл вечером в завод в кантину, слушал музыку немецкую и итальянскую, особенно хорошо пел солист (тенор) итальянец, также показывали ритмические танцы, фокусы, клоунада, концерт [в] 2‑х отд., во втором отделении был один № балет и акробатические номера — вообщем впечатление произвёл концерт хорошее.

25 июля была перемена правительства Муссолини.

[7.9.1943]

7 сентября итальянское правительство во главе с маршалом Бадолио и королём Виктором-Эммануилом капитулировали, идут бои с немцами. Бои на востоке, за 12 сентября [взяты] Вязьма, Севск, Спас-Демянск, Белгород и особенно Харьков, Донец — Миус. Сдача г. Орёл

1 сентября прибыло много хлопцев 1927 г. р. Их так же, как и нас, везли много из Запорожской обл., Харьковской, киевские.

Октябрь.

Каждую ночь тревога, налетают ночью английские и американские самолёты, бомбят Берлин, Гановер, Магдебург и другие.

5/[10].1943.

Суббота, работал до 12 час. После обеда ходил на завод, где руками русских и поляков концлагеря сделано физкультурное поле. На поле играли юнги, русским с поляками не разрешили играть в футбол, ввиду того что завтра будет олимпиада (немцев). С другом Павлом Виноградовым пошёл в город, где зашли в кино, купили билеты, но были вежливо выгнаны — по лицу узнали, что русские, — один подходит, предъявляет свой асвайс (нем. Ausweis — удостоверение. — Прим.), что он имеет право нас выгнать. Очень раздосадованные, пошли домой в лагерь. Не пошёл я к себе в барак, а пошёл играть в карты. Проиграл 30 марок.

[6.10.1943]

Воскресенье 6. После завтрака был в лесу, где смотрел на природу. И как русские девушки гуляют с французами, чехами, румынами и поляками. И много ходят русские с русскими.

Лагерное начальство запрещает иметь русским связь с иностранцами, за что отправляют в другой лагерь (штрафной лагерь), но не помогает. В 5 часов вечера ходил на стадион завода, где проходила спартакиада: бег, прыжки, бросание гранат и ритмические танцы. Немки, народу не очень много. Играли футбольные команды юнгов, играют очень слабо.

После их игры русские играли с поляками. Когда на стадионе не было никого, кто разувши, а кто в колодках. Игра закончилась 10:2 в пользу русских, играли сборной — кто умеет, а кто любитель, первый раз. В волейбол в Германии не принято играть. Играют через верёвку и бьют от одного толчка о землю, неинтересная игра, допускают [мяч] до земли. В лагере была устроена волейбольная площадка и городки, городки быстро поломали и пожгли в бараках, а волейбол — нет заядлых волейболистов, и ввиду плохого питания не хотят бегать, играть.

Выходной день. 11.10.1943

Вставши утром, пошли со своей комнаты я, Самойлов Николай и Фоменко Иван (военнопленные, женились в дороге, сейчас имеют маленьких ребятишек) на заработки к Френзелю в деревню. У него, оказалось, уже четверо работает, и мы ещё четверо, но он принял нас, и мы стали копать картофель. В 10 ч. нам принесли бутерброд и груши, в 1 часу обед — сладкий суп без хлеба, пирожное, каша, как котлеты, и варенья чайную чашку и в 4 часа кофе с молоком и пирожки с яблоками и вареньем. Очень вкусно покушали, хорошо на дорогу, да по 2 ведра картофеля и 1 марки. Вообще я ходил из-за интереса, как живут немцы: обстановка комнаты богатая, дома малые, но двухэтажные, живут по 2–3 и больше семей, очень стеснённо — не как в России — дома все каменные, под красной черепицей, соломенных нет. Есть деревянные постройки, дороги все асфальтированные, культурно рассажены деревья: яблони, груши, сливы, вишни об дорогу. Первое время по приезду в Германию русские, голодные, делали облаву на яблоки и груши ночью, а потом стали запрещать, и сейчас кто попадётся, то штраф-другой 5–10 марок. Этим штрафом в Германии достигли того, что все фрукты висят, и их мимо идут и не трогают. Яблок, который упал, можешь поднять и скушать. Мы часто с ребятами ходили собирать такие яблоки или груши, а иногда, [если] никто не видит, запустить палочку. Сейчас сезон отходит — уже все пообрывали, стрелять незачем. Наступила осень. Листья потемнели, по утрам становится холодно, с первого октября почти у всех в комнатах поставили печи. В нашей комнате всё лето была печь ввиду того, что детишки. В несколько раз выбрасывали печи, ввиду того, что варят себе, а потом грязно. А как и не быть грязно, когда живут в одной комнате 14 человек с детьми — 7 детишек — жара и клопов уйма?

[1.10.1943]

1 октября для детей сделали ясли, матери работают в лагере, детские городские карточки отобрали, а стали кормить из столовой 5 раз в сутки, суп готовят каждый день сладкий, взрослому и то противно кушать, а они дают картофеля и капусты или моркови 2–4 недельному ребенку. За неделю получили 50–100 феников, 1 рубль (вероятно, марку. — Прим.), а запр. (возможно, «за проигрыш в». — Прим.) 2 карты берут 2.50.

На фронте немцы отступили до Днепра, сдали Смоленск, Рославль, Брянск, Таганрог. Сокращение линии фронта. По слухам, фронт у старой границы, в некоторых сообщениях дальше Барановичей.

Воскресенье. 17.10.1943

В субботу всю ночь 4 часа проиграл в карты, подходит зима, больше заняться нечем, только играть в карты в очко, «бура»; а [в] воскресенье спал до обеда. После обеда приходил фотограф, сфотографировал всех по одному 7 детишек, цена 1 карточка — 5 феников, а затем ходили за лагерь, где также фотографировались с детьми. К вечеру играл в очко — выиграл 40 марок; 9–30 тревога.

В понедельник приступаешь с неохотой за работу. Пронёсся слух о перемирии, Рибентроп вылетел в Москву. Это, должно быть, неправда.

Немцы отступили с кубанского предместья. Укрепления, бои [за] Мелитополь, Запорожье и юго-западнее Великих Лук.

В Италии идут местные бои. Немцами взят о. Кос (возможно, подразумевалась Корсика. — Прим.).

19 [октября,] вторник.

С утра и до вечера облачность, рисовал прейскурант, а после обеда перешли в новый барак, который весь промок ночью. Сегодня прибыли из тюрьмы два человека: Евтихов Сергей и Дмитрий, — которые убегали из лагеря в июле месяце, их поймали и отослали в штрафной лагерь, а потом работали у бавора, убегли и попали в тюрьму, к нам прибыли чуть живые, сразу же послали на завод работать. С вечера был дождик, в 8 час. погас свет: тревога — я лёг спать, но в 10 час. был разбужен гулом самолётов, очень много кругом бомбят, каждую ночь ракеты бросают, всё видно как днём, а потом горят города, налёты до 5 тысяч на всю Германию.

Из бараков все повыходили, но полиция загоняет обратно; в одном городе убило 400 русских девушек и хлопцев, а в других — не знаю. Это написали письмо полтавские девки.

Жизнь всё равно испорчена, молодость прошла в скитаниях, только давно уже не видел своих родных и знакомых — охота повидать. Надоело то, что каждый день в страхе, нужде и [на] чужой стороне — каждый над тобой хозяин, что хотят, то делают — так лучше сразу к одному концу, чем так мучиться и переживать.

Я ещё не жил, а посмотришь на себя в зеркало, то видишь бледное исхудалое лицо, с сильно выдающимися скулами и впалыми глазами, на всём лице видишь только курносый нос и серые ещё не угасшие глаза.

Пятница.

Суббота. 23.10.43

Вставши утром, писал много плакатов: ждут комиссию в субботу. В субботу развешивал плакаты до обеда, в половине двенадцатого пришла комиссия из 12 русских. Все солдаты, в немецкой одежде, были уже на фронтах, все тяжелораненые, есть безрукие и безногие.

Говорить с ними мало пришлось, да и об чём говорить, один сказал, что ранило его в деревне, из которой я был взят в Германию. Про фронт никто ничего не говорят — боятся; да были они полчаса, водили только по хорошим баракам, а не заводят [туда], где живут с детьми в тесноте, грязи. Все они бывшие военнопленные, живут, конечно, не как мы — в лагере военнопленных.

К вечеру жена принесла 2 ведра опёнок, грибов, наварили их, очень вкусно поели, а остатки засолили, может быть, что получится, то буду есть солёные опёнки. Ночью играл в карты, немного выиграл — 60 марок. Купил 4 кг хлеба, отдал 30 марок, в 1‑м часу лёг спать, а рано утром, вставши, пошел зарабатывать ботинки, так сказал мне переводчик Роймар, что дают за работу.

Пошли мы в город 4 чел., переводчик распределил нас до хозяев. Я попал к Фальке: очень богатый, но и скупой. Это видно из того, что работал я с 8 и до 4‑х часов [и] был голодный. Работа тяжёлая и колючая: копал огород, где растут яблони, малинник, ежевичник — весь искололся. Кормил так: в 10 часов принёс грамм 150 хлеба, намазанный повидлой, и кофе, в обед — сам ушёл на квартиру, а мне принёс корзину варёной красной капусты и картофель. Я, конечно, картофель покушал, а капуста осталась вся. Он приходит, спрашивает, почему я не ел, а я говорю, что этого кушанья в лагере достаточно, а в России этого нет. Он принёс мне маленькие скибки (ломтики, кусочки. — Прим.) хлеба и кофе. За работу вместо ботинок дал рваную рубашку, трусы и негодный галстук, говоря, что на следующее воскресенье он подыщет ботинки, если я приду работать. Лучше я найду где-нибудь деревянные ботинки, но не пойду к такому жмоту.

Хлопцев кормили немного лучше, заплатили 5 марок…

Подробности о книге «„Если только буду жив…“: 12 дневников военных лет» читайте на сайте издательства «Нестор-История».

Источник