Татьяна Бонч-Осмоловская. Свет во тьме светит. Рецензия на книгу: И. А. Флиге. Сандормох: драматургия смыслов. СПб., «Нестор-История», 2019, 208 стр.
В документальной книге два основных сюжета.
Внутренний сюжет — многолетний поиск «пропавшего этапа», тысячи ста одиннадцати заключенных Соловецкой тюрьмы особого назначения, исчезнувших в октябре 1937 года. Исследователи разыскали документы, а затем и место захоронения этих 1111 жертв Большого террора. В небольшом урочище было место регулярных расстрелов, там был уничтожен не только «пропавший соловецкий этап», но и другие заключенные Белбалтлага, трудпоселенцы и жители Карелии. По записям в закрытых архивах исследователи восстановили имена погибших. Эта документальная история изложена в книге пунктирно, только основные этапы, несколько страшных свидетельств, имена палачей, вписанные в расстрельные ведомости, с указанием, сколько человек в этот день они расстреляли. Очень кратко, в пятидесяти семи строках на двух страницах умещается перечисление казней с 11.08.1937 по 03.04.1938 по одной только категории постановлений,
тройке НКВД КАССР, имена исполнителей приговоров, итоговые цифры по этому этапу — 3479 расстрелянных. Этот сюжет укладывается в жесткие пределы классической драмы: одно основное событие — расстрел заключенных Соловецкой тюрьмы, одно время — расстрелы 27 октября— 4 ноября 1937 года по приговорам, вынесенным ленинградской Особой тройкой
9 — 14 октября 1937 года, одно место — урочище Сандормох в окрестностях Медвежьегорска. Действующие лица: жертвы
и исполнители приговоров. Цифры, факты, справки.
Второй сюжет, обнимающий и углубляющий первый, рассказывает о Сандормохе как месте памяти. Не открытая рана, но бесконечно ноющий шрам. Автор начинает с определения, по Пьеру Нора, lieux de memoire: «места, на которых складывается
память сообщества», причем под ними понимаются «не только (и не столько) географические точки, но и люди, события,
книги, предметы».
Время, оборвавшееся для заключенных в 1937 году, оборачивается временем памяти для их потомков и людей, сопричастных жертвам. Событиями становятся акты осмысления памяти. Действующими лицами — те, кто сделал все, чтобы память о расстрелянных исчезла, как исчезли они сами. И те, кто противостоит забвению, возвращая имена, лица, истории, восстанавливая память места и место памяти. Неравные стороны, баланс между ними колеблется и меняется, и Ирина
Флиге показывает эти изменения.
Первый акт этой исторической драмы продолжался пятьдесят лет, Флиге называет его «потаенным». Память была скрыта, как пишет в предисловии Олег Николаев, триадой беспамятства: тайна
приговора, тайна казни, тайна захоронения.
К тайне мест захоронения имело доступ ничтожное число лиц. Акты о приведении приговоров в исполнение со временем терялись в архивах или были намеренно уничтожены, да и по секретному регламенту в этих актах место захоронения
изначально не указывалось. Это забвение глубже забвения жертв Освенцима. В фашистских концлагерях уничтожения не
оставалось тел, не было могил, не было имен на могилах, куда родственники погибших могли бы возложить цветы:
«...только небо служит могилой, когда остаются только пустые и малые места с точки зрения миллионов живых, которые
затеряются там — тогда это исчезновение. Оно невыносимо» (КатринКлеман).
Но существовало место памяти! У заключенных Соловецкой тюрьмы особого назначения и места такого не существовало — для них были все просторы российского севера, леса и поля, холмы и болота, да и море тоже, недаром одной из самых
устойчивых легенд о пропавших заключенных была легенда о «затопленной барже».
Даже в конце 80-х, когда информация о судьбах жертв стала доступной — по крайней мере для родственников, — место расстрела оставалось тайной. Восстановление памяти стало делом «первых поисковых групп, объединивших людей, главным
стремлением которых было желание положить цветы на могилу близкого человека».
Второй акт продолжался, по Флиге, с 1987-го по 1996-й. В архивах силовых ведомств, в экспедициях по Карелии начинается поиск мест захоронения. В этот период возникают первые анифестации памяти: Марина Голдовская приступает к съемкам фильма «Власть соловецкая: свидетельства и документы». Художник Александр Баженов, фотограф Юрий Бродский, сотрудницы Соловецкого музея Антонина Мельник и Антонина Сошина открывают выставку
«Соловецкие лагеря особого назначения». Наконец в 1996 — 1998 годах старания поисковиков вознаграждаются, наступает
развязка данной исторической драмы: место захоронения 1111 жертв обнаружено и ему дается имя — Сандормох. Наступает,
по Флиге, третий акт драмы. На этом этапе исследователи ищут и находят имена жертв. Благодаря работе Юрия Дмитриева и в отличие от многих других захоронений жертв Большого террора, захоронения Сандормоха стали персонифицированы:
«...в 1937 — 1938 в урочище было расстреляно и захоронено (без учета Соловецкого этапа) 4955 человек (из них 1988 заключенных-„каналоармейцев”; 624трудпоселенца, депортированных в Карелию несколькими годами ранее из других регионов СССР, и 2338„вольных” жителей республики), которых он сумел назвать поименно». Стали известны и имена тех, кто убил этих людей: заместитель начальника 3-го отдела ББК НКВД Шондыш и начальник 5-го отделения 3-го отдела Бондаренко, расстреливавшие десятки и сотни человек в день, заместитель начальника АХУ УНКВД по ЛО капитан госбезопасности Матвеев, отдававший им приказы, приказавший изготовить березовые колотушки для избиения заключенных перед расстрелом, лично участвовавший в избиениях. Исполнители сами были арестованы в 1938-м и прошли через допросы, были осуждены к длительным срокам наказания. Как и многие другие палачи, члены троек,чекисты, энкавэдэшники…
Преступники наказаны? Справедливость восторжествовала?
Ирина Флиге не делает столь категоричных утверждений.
В четвертом акте, длившемся, по Флиге, с 1998-го по 2014 год, место памяти развивается в множественной идентичности.
В Сандормохе отмечаются поминальные дни, появляются памятные знаки, установленные стихийно, отдельными
людьми и диаспорами, открыт один официальный памятник. Общество «Мемориал» издает книгу «Мемориальное кладбище
„Сандормох” 1937, 27 октября — 4 ноября», содержащую
краткие биографии 1111 человек соловецкого этапа. Юрий Дмитриев издает книгу «Место расстрела Сандармох» (Петрозаводск, 1999), содержащую списки различных этапов,
расстрелянных в Сандормохе, включая список финнов, расстрелянных в1938 году, а также воспоминания и письма заключенных, материалы из печати Карелии. На месте памяти и поминовения собираются родственники жертв, их соотечественники, общественные деятели, представители диаспор, иностранные дипломаты. Это важнейший этап функционирования «места памяти»: поиски его смысла, оказывающегося различным для различных участников,
поиски общих привязок, способов ведения диалога, их многоуровневое — персональное, национальное, общечеловеческое развитие.
Память Сандормоха разноголоса, пишет Флиге. Здесь проводятся православная, католическая, лютеранская и иудейская поминальные службы, устанавливаются памятники, «через разные образы и традиции, принятые в различных национальных и религиозных культурах, совместно
демонстрировавшие память о всеобщности
террора» — памятники жертвам мусульманам, евреям, «козацкий крест», эстонский, литовский, польский, вайнахский памятники,
арельский крест, памятный крест жителям поселка Чупа, закладная плита памятника расстрелянным финнам, памятный крест молдаванам, татарский, грузинский, марийский, азербайджанский памятники.
Все они включаются в поиск «смыслов, привязанных к этому месту, иногда противоречивых и даже враждебных друг другу».
Были ли расстрелы в Сандомохе геноцидами — украинцев, поляков, евреев, казаков, эстонцев, литовцев, финнов? И
кто осуществлял этот геноцид? В потрясшей меня книге Филиппа Сэндса «Восточно-западная улица» подробно разбирается различие юридических терминов «геноцид» и «преступление против человечности». Флигепишет о памятнике русскому народу,
установленному в недавние годы как бы в попытке отгородить титульную нацию от обвинений в геноциде остальных
народов Советского Союза. А установленный медвежьегорскими казаками в 2013 году крест считывает как символ защиты невинных жертв, убитых некими «врагами Земли Русской», знак агрессивный, а не скорбный.
Выделяет Флиге и отношение Украины к «месту памяти» Сандормох; украинская делегация воспринимала его как место истребления исключительно украинцев, «остальные ей были неинтересны — о других пусть помнят другие».
Приезжавшая в Сандормох украинская делегация была подчеркнуто национальной, в национальных костюмах и с национальной музыкой, но при этом не интересовалась
персонификацией памятников Сандормоха, установкой личных знаков на карельской земле. Преступления против человечности
ей не так были важны, как геноцид украинского народа.
С геноцидом наверняка не известно.
Вот преступления против человечности здесь несомненно происходили. Все эти убийства, отсутствие суда, издевательства
перед расстрелом, сокрытие информации о расстрелах, государственная ложь, закрытые архивы — все является
преступлением перед человечности, начатыми еще до 1930-х и, как показывается в книге Флиге, так и не прекращавшимися.
Само место памяти подвергается нападкам и воздействию агрессивной энтропии. Памятник, установленный в Сандормохе в 1998 году, уже в 1999 был частично разрушен, уничтожены или утеряны металлические буквы, составляющие надпись «Люди, не убивайте друг друга».
В 2006 году разрушен и до сих пор не восстановлен барельеф, изображающий ангела-хранителя. Еще один памятник,
задуманный Юрием Дмитриевым, гранитный валун с мраморной плитой, был согласован с Комиссией по восстановлению прав
реабилитированных жертв политических репрессий при Правительстве Республики Карелия и утвержден с надписью: «Здесь, в урочище Сандармох, месте массовых расстрелов, с 1934 по 1941 годы убиты палачами НКВД свыше 7 тысяч ни в чем неповинных людей: жителей Карелии, заключенных и
спецпоселенцев Белбалтлага, узников Соловецкой тюрьмы. Помните о нас, люди! Не убивайте друг друга!» Однако в процессе
изготовления из текста пропали слова «палачами НКВД». Снова оказалось, что трагедия есть, есть жертвы, но нет преступления и нет преступника, только черный безликий туман, подтолкнувший
руку каменотеса.
Проблема, по Флиге, в том, что «сегодня в России нет памяти о
государственном терроре советской эпохи, вместо нее у нас — наследование прошлого. Кто-то принимает на себя наследие жертв, кто-то — наследие убийц. И пока дела обстоят так, Сандормох — это не место памяти. Сандормох — это место преступления, оставшегося не только безнаказанным, но и, по сути, неназванным». Вновь возникает обсуждение, был ли террор «чисткой элит» или «социал-политической селекцией всего
населения страны». Несмотря на то, что историки, работающие с архивными документами, доказывают факты массовых уничтожений людей всех национальностей
и всех профессий, концепция «чистки элит» продолжает звучать. Террор в целом не осмыслен и потому не остановлен. В 2014 году наступает пятый акт исторической драмы, когда память о жертвах террора 1937 — 1938 года становится не просто памятью о давно прошедшем терроре, но формой гражданского сопротивления. Делегация из Украины больше не присутствует на мемориальных
мероприятиях. Участие карельского правительства с каждым годом уменьшается, вплоть до игнорирования Дней памяти с
2016 года. Районная администрация ежегодно сокращает митинг с открытыми выступлениями, где ораторы резко высказываются о
государственной политике России.
Суть в том, что, в соответствии с формулой классической драмы, наступившая развязка была кажущейся, подлинного катарсиса не произошло и новое «осложнение действия» неизбежно. Действующие лица действовали из-за кулис. «В Сандормохе,
как и везде, укоренилось основное свойство современной российской массовой памяти о терроре: есть трагедия, есть
невинные жертвы этой трагедии, но преступления нет и преступников тоже нет. И этому не помешала ни международность Дней памяти, ни отдельные выступления,
в которых делались попытки осмыслить террор как историю преступлений, совершенных государством, ни разговор
о принятии ответственности за прошлое».
Трагедия будет продолжаться.
Трагедия будет длиться, за одной несовершенной развязкой возникнет новое «осложнение действия», за ней новая «ложная развязка», за ней — завязка новой трагедии. По кругу без конца.
Тьма уничтожает людей и память о них. Тысячи людей были убиты и захоронены в Сандармохе — тайно. Усилиями «Мемориала»,
Вениамина Иофе, Антонины Сошиной, Антонины Мельник, Ивана Чухина, ЮрияДмитриева, самой Ирины Флиге, волонтеров,
работавших на этой земле, названы имена 1111 жертв Соловецкойтрагедии, всех 6241 человек, расстрелянных в Сандормохе.
Но суды троек, расстрелы, сокрытие расстрелов, сокрытие мест захоронения не были официально расследованы и осуждены, до сих пор не поняты как преступления против человечности.
Молчание — оружие тьмы. Расстрельные дела были государственной тайной.
Исследователи разыскали эти документы и вынесли их на свет: приказ о подготовке справок на осужденных, шифро-телеграмму
о подготовке к «разгрузке Соловков от наиболее опасного состава в пределах тысячи двухсот человек», приказ об «операции по репрессированию наиболее активных контр-революционных элементов».
Операция по репрессированию заключенных лагеря здесь — эвфемизм, как было эвфемизмом «окончательное решение
еврейского вопроса». Заключенных расстреляют, «Соловки 1200 чел. Суздаль 55 В/Уральск 75 Челябинск 25 Ярославль 30
Владимир 15Мариинск 15 Вологда 15 Дмитровск
10 Всего 1440 чел».
Безликий персонаж на мгновение обретает личное имя и голос в найденном исследователями протоколе-судебного заседания Военного трибунала войск НКВД СССР Ленинградского округа,
24—26.05.1939: «Обстановка, в которой я и другие лица работали во время операции не соответствовала своему назначению,
т. к. изолятор, где подготовляли осужденных к отправке на место приведения в исполнение приговоров, был деревянным,
в результате чего малейший крик осужденных мог отразиться на лиц сидящих в изоляторе осужденных к ВМН. Дорога, по которой
возили осужденных к месту приведения в исполнение приговоров, протяжением в 16 километров, была очень оживленной, т. к. по ней ходят люди, автобусы и автомашины». Палач Матвеев, сам превратившийся в подсудимого, пеняет
на недостаточную секретность проведения расстрелов…
«Личная память — память о конкретных людях, арестованных, сосланных, расстрелянных, — на протяжении всего
советского времени была формой массового тайного сопротивления террору.
Арестованных и убитых следовало забыть, их имена вычеркнуть, лица стереть. Вопреки замыслу палачей, этих людей
любили и помнили, прятали и хранили фотографии, рукописи, письма. В годы перестройки эта память вышла наружу,
выплеснулась на улицы, собирала людей на многотысячные митинги. И сегодня память вновь оборачивается сопротивлением. Потребность назвать имена, увидеть
лица, рассказать о судьбе опять, как в конце 1980-х — начале 1990-х,становится массовой. А на траурных митингах 5 августа
в одном ряду называют людей, арестованных
в 1930-е годы и в 2014 — 2018. Память без срока
давности», — пишет Ирина Флиге.
27 октября 1997 года на открытии мемориального кладбища В. В. Иофе сказал: «60 лет назад великая мировая держава
захотела уничтожить тысячу человек так, чтобы даже памяти о них не оставалось. У нее были все возможности государства,
у них — только сила собственной личности».
Свет есть. Хотите катарсиса — светите. Потому история и память
Сандормоха для Ирины Флиге — это история «про любовь, дружбу, сопереживание и сопонимание. Про ответственность, про
интеллектуальную честность и точность
в поисках смыслов».
