Кандидат культурологии Константин Фрумкин – автор книг «Сюжет в драматургии. От античности до 1960-х годов», «Философия и психология фантастики», «Сквозные мотивы русской драматургии от Грибоедова до Эрдмана». А кроме того, в начале 2010-х – один из активных участников философского клуба «Общество философских исследований и разработок» (ОФИР). (Кстати, в Библии упоминается Офир – страна, которая славилась золотом, драгоценностями и другими диковинами, чем привлекала к себе мореплавателей со всего мира.) Все это нелишне учесть, говоря о новой книге Константина Фрумкина, в которой «автор прослеживает, как образ науки и ученого эволюционировал в российской культуре от рассказов Чехова до прозы Людмилы Улицкой и поздних экранизаций произведений Владимира Дудинцева» (издательская аннотация).

Объект исследований Константин Фрумкин, можно сказать, сконструировал сам: «Наукоориентированная культура». И это одна из самых интересных, эвристически ценных находок автора. «В процессе работы над этой книгой проявилась острая нужда в особом прилагательном, характеризующем произведения литературы и искусства, посвященные науке не как форме познания, но как особой социальной деятельности, а также ученым как людям, профессионально занятым этой деятельностью. Эпитет «научный» слишком широк, и, кроме того, он скорее ука­зывает на содержание наук, чем на социальные обстоятельства их развития, и именно на близость к производимому науками содержанию указывал ис­пользовавшийся в России с начала XX века термин «научная поэзия».

Вообще отсутствие специального термина, обозначающего художе­ственную литературу об ученых, представляется странной лакуной – учи­тывая, что в СССР, особенно в последние 30–40 лет его существования, та­кой литературы было очень много, и была особая посвященная этой теме литературно-критическая и литературоведческая литература.

В критике и литературоведении прочно закрепились такие термины, как деревенская и производственная проза («производственный роман», «про­изводственная драма»), однако не было компактного термина для литера­туры, посвященной науке, хотя такое явление, несомненно, есть…».

В общем, эта книга – попытка провести своеобразную топографическую съемку в сумеречной зоне между наукой и искусством. Дело в том, что в близких по смыслу историко-научных исследованиях чаще используется либо влияние науки (научной идеологии) на сферу художественную (см., например, Лисович И.И. Скальпель разума и крылья воображения: Научные дискурсы в английской культуре раннего Нового времени. – М.: НИУ «Высшая школа экономики», 2015. – 440 с. – Исследования культуры); либо влияние философско-художественных и сугубо социальных, не имеющих отношения к науке, феноменов на творцов научного знания (Косарева Л.М. Социокультурный генезис науки нового времени. Философский аспект проблемы. – М.: Наука, 1989. – 160 с.; Ваганов А.Г. Игры, в которые играли создатели квантовой механики // Энергия: экономика, техника, экология. 2020. № 3). Фрумкин изучает ситуацию взаимной диффузии этих сфер. И это добавляет такой важный для понимания и оценки той или иной исторической фазы элемент стереоскопичности восприятия.

«Любование ученым сословием…» состоит из трех частей: «Часть первая. ХХ век – век науки», «Часть вторая. Антропология науки», «Часть третья. Экономика и социология науки». Плюс приложение: список использованной автором литературы (отдельно – проза, отдельно – научная фантастика, драматургия, поэзия, мемуары и документальная проза); кинофильмы; портретная живопись; жанровые картины.

И при этом – четкие и вместе с тем метафоричные названия глав и параграфов книги. И все – через призму наукоориентированной культурологии. Несколько примеров. Из части первой: «Оторванность от жизни. До 1917 года» (отсутствие, за редким исключением, портретов ученых в XIX в. Исключение – портрет Дмитрия Менделеева (1885) работы его друга, художника Ильи Репина; интерес химика к живописи привел к избранию его в Академию художеств); «Царство смерти: Ленинский период (1917–1924)»; «Барская любовь: Ранний сталинизм (1925–1940)» (первое в истории появление темы науки на почтовой марке, приуроченное к празднованию 200-летия Академии наук: 1925 год, с изображением Ломоносова); «Догнать и превзойти: Поздний сталинизм (1941–1953)» (в легендарной книжной серии «Жизнь замечательных людей» 43% книг – биографии отечественных ученых); «Золотое время: Большие шестидесятые (1954–1970)» (численность ученых в 1960-м составила 354 тыс.; после полета Юрия Гагарина этот показатель подскочил до 810 тыс. Доля в общем приросте распределилась так: в технических науках – 54%, физико-математических – 11%. Химикам и биологам повезло меньше: 2,4 и 3,9% соответственно); «Жизнь после смерти: время воспоминаний и мифов (1986–2000)» (1 млн 522 тыс. ученых в СССР в 1988 году. Это максимум за всю историю науки в СССР/России).

Культурологическая оптика Константина Фрумкина находит порой неожиданные повороты в давно, казалось бы, заезженных темах. Например – В.И. Ленин и план ГОЭЛРО. Ну что можно вроде бы тут сказать после тонн отечественных (и зарубежных тоже) исследований этого сюжета. Фрумкин предлагает очень компактное определение: «сакральное» отношение Ленина к электрификации».

Еще более актуальное наблюдение: «Мобилизация – любимое слово советской риторики».

Или тонкая интерпретация темы энтузиазма исследователя в романе Ильи Эренбурга «Рвач» (1925): «…не как страсть к истине, не как служение науке, а как экзистенциальная защита от ужасов эпохи и от приближающейся смерти».

Как раз к теме научного энтузиазма – одно сугубо субъективное наблюдение. По-моему, в списке использованных художественных произведений не хватает нескольких знаковых. Повесть Константина Циолковского «Вне Земли» (1920) и два кинофильма-погодка: «Июльский дождь» (1967) и «Его звали Роберт» (1967). «Июльский дождь» – особенно жалко, в своем роде этапное произведение; наука, поставленная на поток, плановая наука вырождается как раз в то, что Константин Фрумкин называет «наукоориентированная культура».

Но, повторяю, это мой субъективный взгляд. Кстати, и сам Константин Фрумкин предупреждает читателей: «…за пределами книги осталось огромное царство научно-популярных образцов кино и литературы».

Источник