Мемориальный музей Александра Николаевича Скрябина специально к 150-летию со дня его рождения выпустил научно подготовленное собрание материалов, куда вошли как собственные высказывания композитора, так и посвященные ему воспоминания, письма и стихи. «Горький» публикует подборку интервью, которые создатель «Прометея» — музыкальной поэмы для фортепиано, оркестра, голосов и партии света Luce — дал газетчикам в 1911–1913 гг.

У А. Н. Скрябина

Вчера приехал концертирующий сегодня в зале «Унион» один из лучших композиторов современной модернистской школы Александр Николаевич Скрябин. В Одессе А. Н. Скрябин был 14 лет тому назад. Он играл в Городском театре свой собственный концерт с участием симфонического оркестра, которым тогда дирижировал В. И. Сафонов.

Мы поинтересовались у композитора судьбой его «Прометея», вызвавшего в прошлом году столько шума. Пошел ли автор дальше по пути созданного им нового стиля в творчестве или эволюционировал обратно к старым формам, к романтической мелодии?

— Наряду с большим капитальным трудом, о котором скажу вам ниже, — заметил А. Н. Скрябин, — я сейчас пишу несколько фортепианных вещей, в которых развивается принцип гармонии «Прометея». Это может служить вам лучшим доказательством, что от созданных мною новых форм искусства я не отрекся. Напротив, в своих исканиях я иду по пути «Прометея» еще далее. В прошлом году «Прометей» был поставлен в Москве лишь в одной части — только звуковой, и в этом году, вероятно в феврале, «Прометей» уже будет синтезирован со световыми эффектами.

— Чего вы думаете достигнуть соединением звуков со световыми эффектами?

— Что даст при таких условиях мой «Прометей», сейчас сказать затрудняюсь. Но мне хочется этим установить не практиковавшийся еще до сих пор принцип параллелизма в образе закономерной смены цветов. С технической стороной я уже почти покончил. Это будет своего рода клавиатура, состоящая из ряда рычагов, сменяющих в зале цвета, света в гармонии с тональностью музыкальных положений.

— Это, если не ошибаюсь, первый опыт синтезирования звуков с красками?

— Да, первый.

— Вас, Александр Николаевич, причисляют к композиторам новейшей французской модернистской школы. Это правда?

— Я не примыкаю ни к одному из современных течений в искусстве. Подчеркиваю, что не примыкаю сознательно. Совпадения же возможны и неизбежны. Все указывают на характерную аналогию между творчеством Баха и Генделя; между тем композиторы эти при жизни отрицали друг друга.

Вся современная модернистская французская школа воспиталась на Мусоргском и Римском-Корсакове. Дебюсси, Равель и многие другие взяли материалы для своего творчества у Мусоргского, переработали его чрезвычайно тонко и культурно и создали полные глубочайшего интереса формы творчества.

В настоящее время замечается чрезвычайно интересное явление. В лучших произведениях наших молодых композиторов чувствуется влияние именно этих французов, культивировавших наше старинное искусство.

Что же касается меня лично, то я опять подтверждаю, что, будучи по направлению «крайним левым», я отнюдь не примыкаю ни к какой из групп современных композиторов.

— Кого вы считаете наиболее талантливым из теперешних русских композиторов?

— Несомненно, Стравинского. Его произведения, впрочем, пользуются в Париже большей известностью, чем у нас. Затем, большие надежды подают еще гг. Гнесин и Штейнберг, дирижировавший один раз у вас на выставке. Недавно я познакомился с некоторыми произведениями совсем молодого московского композитора, Дроздова. Он также, несомненно, талантливый человек.

— Что представляет собою ваш капитальный труд, которым вы теперь заняты?

— Я пишу большую Мистерию. Скажу вам пока о ней лишь несколько слов. Это будет химическое соединение — не понимайте только, пожалуйста, слово «химическое» материально — искусств. Это будет большое, не исключительно музыкальное произведение, а палитра с химическим соединением всех искусств, конечно, в синтезе с основной тональностью произведений.

— Как назвали вы вашу Мистерию?

— Она будет без имени — Мистерия Скрябина.

В заключение мы коснулись сегодняшней программы концерта.

— Я играю у вас, — сказал А. Н. Скрябин, — исключительно произведения своей юности и только две вещи — «Désir» и «Enigme» — можно отнести к позднейшим моим произведениям: они написаны четыре года назад. Мазурка же, которую я исполняю, написана мною, когда мне было 15 лет.

В недалеком будущем я предполагаю дать еще несколько концертов в Одессе и в хронологическом порядке дойду до творчества сегодняшнего дня.

Бобыль [М. С. Кауфман]
Южная мысль. No 31. 8 октября 1911 г.

У Скрябина

В беседе с нашим сотрудником концертирующий сегодня в Одессе г. Скрябин сообщит некоторые данные о своих последних работах.

Проживая последние два года почти безвыездно в Москве, композитор работает много над большой музыкальной Мистерией, которая по форме подойдет под понятие о синтетическом искусстве. В этой Мистерии предполагается добиться соединения искусств, т. е. симфонии слова, музыки, красок и т. п.; предполагается преодолеть давнишние противоположности между зрителем и исполнителем: все явятся участниками Мистерии. Одна и та же идея будет выражена словесно, музыкально, пластически, красками и т. п. Содержание Мистерии не приурочено к какому-либо определенному историческому моменту или эпохе, — она обнимает всю эволюцию рас со стороны переживаний, обусловливающих эту эволюцию. Работа над Мистерией будет закончена лишь через несколько лет. Для постановки Мистерии необходимо будет специально выстроенное помещение, которое по форме и линиям гармонировало бы с Мистерией.

На вопрос о новых музыкальных течениях г. Скрябин ответил:

— Я стою совершенно в стороне от музыкальных влияний. В молодости на меня влияли Шопен и Вагнер. Последний не столько своей музыкой, сколько всей своей личностью. Молодые русские композиторы находятся заметно под влиянием французской школы, которая, с своей стороны, вся вытекала из наших — Мусоргского, Бородина, Римского-Корсакова и др. С нашей музыкой происходит почти то же, что с некоторыми русскими товарами: экспортируемые из России за границу, они возвращаются к нам обратно в более изящном и обработанном виде...

— А каковы успехи русской музыки за границей?

— За последние несколько лет русская музыка завоевала себе за границей весьма завидное положение. В Германии, например, Чайковский ценится не меньше отечественных композиторов; во Франции большой популярностью пользуются Мусоргский и Корсаков. В Америке устраиваются концерты, посвященные исключительно русской музыке.

— Как относятся за границей к вашей музыке?

— Об этом мне несколько неудобно говорить, хотя скажу, что моя музыка постепенно прививается за границей. В Америке идут все мои симфонии, в Лондоне на днях шла моя поэма и т. д.

А.
Одесские новости. 8 октября 1911 г.

У композитора-философа: Беседа с А. Н. Скрябиным

Композитор-философ, композитор-бунтарь, прославленный создатель новой эры в эволюции искусства, А. Н. Скрябин работает над новым грандиозным произведением.

Отрешившись от всех заветов прислушавшейся европейскому уху музыки, создав новую гармоническую логику, сознательно выработав новые основные устои музыки, гениальный композитор пришел, как известно, к новым теоретическим взглядам на сущность музыки, открыл новый фазис в музыкальном мировоззрении человечества.

Новое произведение А. Н. будет утверждением этих взглядов, дальнейшей эволюцией его гармонических и тематических принципов и завершением его музыкально-философской системы.

— Я затрудняюсь высказываться о своей философской системе в беглой беседе, — сказали нам А. Н. — Еще не так давно мои философские познания были обрывчаты и случайны. Читал Шопенгауэра, Ницше. И лишь относительно в недавнее время я склонился на сторону теософии. Все мое теперешнее мировоззрение построено на ее данных.

Новое мое произведение будет Мистерией. Не в смысле средневековых религиозных зрелищ, а в более широком значении этого слова. Им я называю произведение, трактующее о мистических процессах в истории человечества. Возможно, что во внешней форме передачи оно и напомнит собою эти средневековые мистерии. Об этом мне еще не хотелось бы говорить.

Содержанием Мистерии явится эволюция рас. Каждая раса ограничена в пределах своего развитая. Развитие это заключено в известные грани, дойдя до которых раса поглощается другой. На этом пути раса испытывает длинный ряд переживаний, которые существенно характеризуют ее. Эти переживания и составляют содержание моей Мистерии.

По форме Мистерия явится синтетическим произведением.

Говоря, однако, о синтезе искусств, я имею в виду не механическое смешение нескольких видов искусств, как это делает Вагнер, не ряд хотя и параллельных, но все-таки разъединенных воздействий каждого отдельного искусства. Я хочу достигнуть полного синтеза, полного слияния, полного смешения.

Прежде всего, я соединю с музыкальной симфонией и симфонию световую.

Задача световой симфонии — не только усиление звуковых впечатлений зрительными. Световая симфония — неотъемлемая, логическая часть моего будущего произведения.

Может быть, в число художественных элементов этого произведения войдет еще и симфония запахов. Как это будет осуществлено внешне — другой вопрос. Но, конечно, это не значит, что на публику будут прыскать духами или в люстрах зала будут зажигаться цветные лампочки.

О способах осуществления мне пока не хотелось бы говорить. Они еще очень несовершенны. Выработан до известной степени лишь световой аппарат, но и то пока я не разрешаю публичных опытов с ним без моего присутствия. На днях я отказал Брейкопфу, просившему разрешения поставить световую симфонию в «Прометее».

Моя Мистерия будет кончена еще нескоро. Это — работа нескольких лет.

А. Н. любезно познакомили нас с устройством светового аппарата (Tastiera per luce), служащего ему для домашних опытов над смешением цветов. Вернее, для выяснения и установления принципов «цветного слуха» или «звучащего света».

В уютном рабочем кабинете А. Н., в одном из переулков Арбата, большую часть места занимают рояль и письменный стол. На столе — несколько последних выпусков иностранных музыкальных журналов, раскрытая книжка химика-философа Оствальда. Рояль раскрыт.

— Готовлюсь к концертам в провинции, — объясняет нам А. Н. присутствие на пюпитре груды собственных произведений, — везу большой репертуар. Нужно «иметь в пальцах» тридцать пять пьес.

Над столом, в полуаршине от выбеленного потолка, подвешен непроницаемый для света экран в виде диска диаметром около аршина.

От диска отходит вниз шнур электрических проводов, соединенный на полочке у стены с клавиатурой целым рядом кнопок.

А. Н. гасит все лампы. Я опускаю шторы на окнах.

— Чтобы не соблазнять визави, — улыбается А. Н.

Мы в темноте.

И вдруг белое пространство потолка над диском окрашивается невидимой лампочкой, приспособленной, по-видимому, на самом диске, — в оранжевый цвет.

— Это Sol, — говорит А. Н.

Новый нажим кнопки, новый цвет, — название другого звука.

Вспыхивают самые разнообразные цвета, в самых неожиданных, чарующих сочетаниях.

— Вот до-диез, или, вернее, ре-бемоль.

— Вот La.

Иногда цвета сливаются в необычном смешении, иногда заливают комнату мягкими тонами одновременных сочетаний. И каждый раз — это световое изображение или отдельного звука, или целого аккорда.

Постепенно начинаешь воспринимать — так же бессознательно, как воспринимаешь и музыкальные сочетания, — эту смену цветов, то мягкую и нежную, то странную, тревожную, — и всегда волнующую.

Слова «световая симфония», звучащие еще надуманным, экзотическим термином, делаются простыми и близкими.

— Это очень несовершенный аппарат, — говорит А. Н., — хотя в нем вся хроматическая гамма. Но лампочки окрашены плохо, недостает некоторых цветов. И, конечно, сравнивать этот аппарат с тем, который будет на концерте, невозможно...

Вспыхивает люстра, и очарование «световой симфонии» пропадает.

К. С.
Опубл. в газете от 6 октября 1912 г. Название газеты не установлено.

У А. Н. Скрябина

«Русский Штраус» — Александр Николаевич Скрябин сейчас находится в Петербурге, куда он приехал для дирижирования своим «Прометеем», еще два года назад наделавшим столько шума.

Популярный композитор в беседе с нашим сотрудником поделился впечатлением по поводу своих будущих планов и работ.

— Лето нынешнего года было для меня удачным во всех отношениях. После того, как я погостил в Швейцарии у своего отца, я уехал в глухую деревушку в Калужскую губернию, где вполне отдался творческой работе. Я страстно люблю природу, которая самым благотворным образом влияет на мое творчество.

На лоне природы, в деревенской тени, вдали от городского шума, — так кажется легко и свободно. Результат моего летнего отдыха — целых пять написанных и вполне законченных фортепианных сонат. Теперь они пойдут гулять по клавишам бела света. И если они кому-нибудь понравятся, я буду вполне вознагражден за свою работу.

Многие меня неоднократно спрашивали, почему я не пишу оперу. Но что делать, когда моя душа как-то не лежит к оперному творчеству. С самого начала своей музыкальной деятельности я всегда тяготел к симфонической музыке, и теперь не желаю отступать от намеченной мною программы. Вот вам пример. Дирекция московского Свободного театра недавно еще мне заказала написать музыку к трагедии Метерлинка «Принцесса Мален». Я уже вполне согласился, так как сюжет был бы вполне в духе моего творчества, но... в самую последнюю минуту я отказался от этой работы. Пусть меня за это не осудят!

Мы спросили композитора о его новых крупных произведениях.

— Признаться, об этом я сейчас ничего не хотел бы вам сказать, так как я сам не знаю в точности, что именно выйдет из моей новой затеи, а поэтому я буду о ней говорить несколько проблематично.

Мое новое произведение будет музыка с текстом, причем текст не будет служить ни программным объяснением, ни декламационным элементом. Текст будет мой собственный. Оркестр для этого произведения будет совершенно реформирован и соединен с хором. Называться оно будет «Предварительным действием» и закончено будет, вероятно, не ранее чем через два года.

— Где оно будет исполняться?

— Ни в театре, ни в концертах, ни в собраниях... Это, может быть, звучит странно, но больше я об этом не могу вам ничего сказать. Если хотите — назовите ее музыкой четвертого измерения. За последнее время я чувствую тяготение к мистериям. Мой девиз в музыке: Sempre avanti!

Разговор перешел на петербургские впечатления.

— Я с особенным удовольствием после долгого перерыва приехал в вашу столицу. Ведь петербургская публика так восприимчива и чутка. Здесь и консерваторы, и крайние модернисты будут выслушаны до конца, а это говорит о необыкновенной культуре с музыкальным вкусом.

Кстати, у вас много говорят о Вилли Ферреро. К сожалению, я ничего не могу вам сказать о нем, так как мне пока не пришлось его увидать. Однако я был бы очень рад с ним встретиться, если не на концертной эстраде, то в семейной обстановке или — в детской...

М. Двинский
Биржевые ведомости. № 13850. 11 ноября 1913 г.

Источник