«Мы признаем, что совершили преступление»

Ранние годы будущего штурмбаннфюрера CC прошли в селе Змеиногорске (ныне — одноименный город в Алтайском крае). Отец Константина Федоровича, согласно семейной мифологии, был потомком средневекового рыцаря Генриха фон Шальбурга, мать же принадлежала к роду Рюриковичей. Накануне Первой мировой семейство перебралось в Петербург, где Шальбург-старший получил высокий пост. Константина определили в царскосельскую школу, а в 1915 году представили Николаю II. Если бы мировая история сложилась иначе, молодого дворянина наверняка ждала успешная карьера в императорской армии. Но наступила Февральская революция, ставшая для чинного семейства походом в ад. Летом 1917 года Шальбурги, потерявшие все, отправляются на родину предков — в Копенгаген. Константину на тот момент было одиннадцать, он полностью осознавал происходящее и, можно сказать, в одночасье сформировался как личность.

Взгляды его были максимально удалены от принятых в тогдашнем датском обществе. Они представляют собой вневременной джентльменский набор правого радикала: антикоммунизм, милитаризм, тяга к экстремальной форме антидемократического правления (абсолютная монархия и тоталитарное устройство общества), антисемитизм и вера в теории заговора. Позднее, когда Шальбург сблизился с национал-социалистами, он также проникся расовой теорией. К этому стоит добавить глубочайшую и довольно своеобразную религиозность — качество типично русское и едва ли находившее понимание у других нацистов. Так что можно не сомневаться: живи Шальбург в наши дни, канал «Царьград» наверняка показался бы ему слишком либеральным.

На этой почве у Шальбурга развился мощный мессианский комплекс. Вот характерная запись из его дневника, датированная 1930 годом:

«Мы признаем, что совершили преступление, мы все несем ответственность за гибель императора. И мы хотим искупить свою вину, пожертвовав жизнью за Родину. Мы молим Господа простить нам кровь, которую прольем, мы просим Его о победе Креста над антихристом. Мы даем монашеский обет, который будем свято блюсти вплоть до дня освобождения России».

Как часто бывает, амбиции планетарного масштаба сочетались у Шальбурга с крайне заурядными способностями. В школе пехотных унтер-офицеров он занял последнее на своем курсе место по баллам, полученным за выпускные экзамены, — в графе «склонность к военной службе» у него значился неуд. После школы он с трудом смог поступить в офицерское училище: место он получил лишь потому, что руководство расширило на треть число курсантов. И здесь по итогам обучения его фамилия тоже значилась в самом низу списка.

Шальбурга это ничуть не смущает. В интербеллум он поступает на службу в Королевскую лейб-гвардию, продолжает мечтать о большой войне, пишет статьи о том, какой должна быть армия нового типа, сочиняет рассказы о нападении большевиков на Данию. Что любопытно, эксцентричный характер и неприемлемые политические взгляды не только не мешают его офицерской службе, но всячески способствуют медленному, но верному продвижению Шальбурга вверх по карьерной лестнице. Разгадка такого парадокса проста и хорошо нам знакома: свои более чем явные недостатки он компенсирует выдающейся харизмой.

И здесь книга «Патриот-предатель» оказывается не столько провокацией, сколько серьезным вызовом, брошенным читателю. Тщательно обрисовывая культурный ландшафт, в котором существовало европейское общество той эпохи, Миккель Киркебэк, по сути, рассказывает историю не реакционера, но революционера. Профессиональные неудачи Шальбурга в таком свете предстают лишь свидетельством того, что ему не было места в армии старого типа с ее субординацией и парадной муштрой. Идеальной боевой единицей он видел «солдата-политика», не слепо выполняющего приказы, а сражающегося во имя «высшей цели». Офицеры же, как считал Шальбург, своим примером должны вдохновлять рядовых: первыми идти в бой, спать голыми на холодной земле и тому подобное. Эта идея не находила поддержки у пацифистски и антимилитаристски настроенных датских правителей, однако впоследствии сделала Шальбурга одним из самых популярных командиров СС — формирования, стремившегося к организации по принципу рыцарского ордена.

Подобная романтическая оптика таит в себе опасность переноса конкретной исторической фигуры из конкретного исторического контекста в модернистский миф о воине-поэте (Шальбург действительно писал не только статьи и рассказы, но и стихи — впрочем, беспомощные), где его уже ждут Юнгер, д’Аннунцио и Маринетти. Сюда же присовокупите то, что герой книги был любящим отцом и братом, и вот уже нацист и коллаборант становится вполне «отличным парнем».

Эта иллюзия подкрепляется выбранным Миккелем Киркебэком методом, который историк называет «эмпатический подход». На чисто формальном уровне он подразумевает снятие дистанции между автором и предметом исследования. Историк стремится даже на уровне письма размыть эту границу, смешивая собственную речь с вымышленными и реальными монологами Шальбурга. Документ уступает место эмоции, и от читателя потребуются немалые интеллектуальные усилия, чтобы не стать жертвой обаяния зла.

Разумеется, Киркебэк не доходит до открытой глорификации Шальбурга, но раз за разом оказывается в опасной близости от этого. Продуктивен и этичен ли вообще подобный метод? У меня нет компетенции ответить на этот вопрос, поэтому придется его переформулировать: в каких условиях подобный метод становится возможным? Пожалуй, лишь в условиях мирного, сытого времени. В самом деле, мог ли кто-то в Европе середины 2000-х предположить, что скоро вновь наступит эпоха бесноватых харизматиков, а ксенофобная риторика из области отдельных эксцессов просочится в мейнстрим? Судя по всему, интерес к одиозным фигурам и сопутствующие разговоры о том, что «все не так однозначно», — такой же продукт политической, социальной и экономической стабильности, как и любые другие буржуазные излишества, с которыми мы теперь, слава Богу, прощаемся.

Ну а если Шальбург вдруг обретет в России поклонников, то им, пожалуй, стоит внимательно прочитать о том, как он предлагал решать вопросы расовой гигиены в нашем с вами отечестве. Не буду распространяться, лишь прозрачно намекну, что многие заводы пришлось бы перепрофилировать под производство циркулей и баварское бы пили далеко не все.

«Война велика и прекрасна»

В конце 1940 года Шальбург получает разрешение выехать в охваченную войной Финляндию, где его тут же назначили командиром роты датских добровольцев. Эти события он воспринимает как начало крестового похода против большевизма. При этом его ничуть не смущает то, что ему придется проливать кровь своих соотечественников, более того, он очень злится, когда войну называют «русско-финской», и настаивает: единственный русский ее участник — генерал Маннергейм.

К несчастью для Шальбурга, стоило ему прибыть на фронт, как Финляндия и Советы заключили мирное соглашение. Для него известие об окончании войны стало настоящей катастрофой — он отказался возвращаться на родину, поскольку был уверен, что наступление на большевиков должно продолжаться до полной капитуляции советского режима.

Случилось ровно наоборот: 9 апреля немецкая армия входит в Данию, и, чтобы избежать человеческих жертв, правительство решает сдаться оккупантам без боя. Именно последнее обстоятельство, а не сам факт нападения, шокировало капитан-лейтенанта Шальбурга: «Он рыдал, точно малый ребенок, и „плакал так, будто его стегали кнутом“».

Эта его реакция хорошо раскрывает характер Шальбурга, его мотивацию и восприятие действительности. Накануне Второй мировой он примкнул к ДНСАП — датскому аналогу Национал-социалистической рабочей партии Германии — и вскоре был назначен руководителем молодежной партийной организации. Из всех идеологических товарищей Гитлера в королевстве он был самым узнаваемым благодаря организованным им демонстрациям, в которых участвовали подростки и юноши в красивой форме. Особой популярностью партия не пользовалась, существовала на правах кружка по интересам и никак не могла соперничать с чрезвычайно популярными социал-демократическими и либеральными силами (всех их без разбору Шальбург называл евреями-большевиками). Неудивительно, что в ДНСАП все с восторгом встретили приход вооруженных единомышленников. Все, кроме Шальбурга, все-таки дававшего присягу на верность родине и королю и не готового ее нарушить ради достижения политических целей.

Даже Киркебэк, похоже, не до конца понял, что именно побудило Шальбурга пересмотреть взгляды на ситуацию и в итоге довольно быстро предать корону, присягнув Гитлеру. По одной из версий, этому способствовала переписка с отцом, который убедил Христиана Фредерика, что сопротивление немецким оккупантам — это не патриотизм, патриотизм — вместе с ними ударить по мировому большевизму. С другой стороны, вернувшись в Данию, Шальбург, несмотря на категорическое неприятие текущей ситуации, оказался врагом народа номер один — никто не слушал, что говорил самый известный член ДНСАП, для соотечественников он стал еще не изгоем, но уже нерукопожатным. Как бы то ни было, Шальбург свой выбор сделал и, как говорится, пошел хоть с чертом, хоть с дьяволом мстить обидчикам в рядах СС. «Совершив этот шаг, он до такой степени нарушил свои обязательства перед королем и однополчанами, что человек с таким явно выраженным чувством чести, как Шальбург, обязан был предвидеть и понимать реакцию своих товарищей», — напишет годы спустя командир полка Королевской лейб-гвардии Кьель Брокенхуус-Шак.

Очень скоро Шальбургу наконец улыбнется удача: Третий рейх нападет на Советский Союз, и он в качестве командира корпуса «Данмарк» отправится на Восточный фронт. Полагаю, нет смысла описывать, какой восторг он пережил, почувствовав запах большевистской крови. И вновь в этом порыве он оказался одинок.

Если верить свидетельствам однополчан Шальбурга, собранным Киркебэком, увиденное ими, мягко говоря, не соответствовало их представлениям о благородной войне против красной чумы. Убитые снарядами дети и старики, сожженные огнеметами отряды солдат, обмороженная голень, снятая вместе с сапогом, — таковы воспоминания данмарковцев о тех днях. Наиболее красноречиво выступил уроженец Иркутска и хороший друг комкора Эрик Херлёв-Нильсен:

«Война велика и прекрасна — так сказал Шальбург. Я не согласен. Война — грязное, жестокое и беспощадное дело, от нее воняет, от нее несет кровью, говном, серой и разлагающимися трупами. Это — безумные боли, страдания, несчастья и океаны слез».

Радовался Шальбург недолго: 2 июня 1942 года, сорвав с себя камуфляжный анорак, он повел своих воинов в бой и моментально получил пулю в лицо. И вновь Киркебэк теряется в догадках: что это было — приступ экстремальной бравады, непонимание опасности, грозившей не только командиру, но и его подчиненным, или просто suicide mission? Могу предположить, даже сам Шальбург этого не знал.

«На сто процентов правильный мужик»

В своей книге Миккель Киркебэк довольно навязчиво указывает на тотальную раздвоенность шальбурговского сознания, обусловленную причинами естественного порядка. Его семейство было одновременно русским и датским, по отцовской линии он принадлежал и к сельской аристократии, и к высшим слоям буржуазии, а свою религиозную принадлежность определял как «православный католик» (именно так, а не «греко-католик»). Он не особо жаловал немцев, но, узнав, что у него после женитьбы появились аристократические родственники в Германии, которых он никогда не видел, прибавил к своей фамилии приставку «фон». В общем, очень многогранный был человек, запутавшийся в своих иллюзиях. Романтик. Жертва духа своего времени...

Но довольно сарказма. Скажем наконец по существу.

Придавая сложность отдельной личности, историк бесконечно упрощает весь остальной мир. К великому несчастью, нам этот прием хорошо знаком, как и то, к чему он приводит. Вы когда-нибудь бывали на Прохоровском поле, месте крупнейшего танкового сражения Великой Отечественной войны? Если нет, то немедленно поезжайте и посмотрите, как эту землю, пропитанную кровью тысяч солдат, из места памяти превратили в постмодернистский луна-парк имени Сталина с придурковатыми «патриотическими» девизами на танковых бортах, полевой кухней и прочей пошлятиной, хорошо идущей под «фронтовые сто грамм».

Именно этим и занималось наше государство последние лет тридцать, с одной стороны превращая войну в часть непрерывной увеселительной программы для народных масс, а с другой — реабилитируя сначала персонально Сталина как сложную, неоднозначную личность, а затем и сталинизм как форму эффективного менеджмента. Ну а жертвы его политики из людей со своими судьбами стали «миллионами расстрелянных лично Сталиным», которыми надлежит подкалывать излишне совестливых граждан.

Да, Киркебэк регулярно обращается к воспоминаниям и интервью современников Шальбурга, но тенденциозность в выборе этих реплик видна невооруженным глазом. Вот мнение солдата, проходившего срочную службу в лейб-гвардии: «Его имя малюют черной краской, наверное, потому, что не знают, почему он присоединился к немцам, ведь на самом деле это был на сто процентов правильный мужик, и все, кто служил в нашей роте, скажут о Шальбурге только добрые слова». А вот слово переходит «другой стороне», участнику Сопротивления: «Все думают, что он нацист, но он ни фига им не был, вообще рядом не стоял». А капеллан корпуса «Финляндия» вспоминает: «Это был замечательный парень и выдающийся офицер. Как бы поздно мы ни ложились иногда, с раннего утра он уже был со своими солдатами, а они его просто обожали. Хотя, мне кажется, он был несколько наивен, я имею в виду в политическом плане, а вообще-то он действительно великолепный парень».

Видимо, рейхсфюрер Гиммлер тоже так думал. Он даже подарил сыну Шальбурга поместье в Польше, когда великолепному парню полчерепа снесло.

Источник